Шеннон Мессенджер - Пусть поднимется ветер (ЛП)

Крохотный вздох скользит с губ, но она двигает ногой несколько раз:

— Спасибо. Полагаю, мне следовало позволить тебе сделать это с самого начала.

— Подожди… ты только что признала, что я был прав?

— Не позволяй этому укорениться в голове. Я уверена, это случайность.

Я вздыхаю:

— Теперь ты похожа на Одри.

С этими словами тишина опускается на нижний уровень.

Я прекращаю желать обрушения грунта и рассматриваю рытье своего собственного тоннеля. Могу поспорить, что будет не трудно продолбить камень моим ножом…

— Это всегда будет странно между нами, не так ли? — спрашивает Солана.

— Я не знаю. Возможно, со временем…

— Да.

Ни один из нас не кажется полным надежд.

Я не понимаю, что играю с кулоном опекуна Одри, пока Солана не протягивает руку и не касается шнурка.

— Рада, что она все еще жива, — шепчет девушка. — И я собираюсь сделать все, что могу, чтобы удостовериться, что дальше так и будет.

— Спасибо, — бормочу я. — Мне жаль, что у нас нет способа узнать, как там Гас.

— Я тоже. Особенно теперь, когда я слышала тот Живой Шторм. Но я чувствую, что ощутила бы эхо, если бы он был не в порядке.

— Возможно.

Я не много знаю о процессе…просто когда сильфиды умирают, они оставляют маленькую часть себя дрейфовать с ветром, чтобы сказать миру, что они ушли.

Но мы настолько глубоко под землей, что эхо не могло добраться до нас.

— Думаешь, готова идти? — спрашиваю я.

— Есть только один способ узнать.

Она все еще шатается, но хромает меньше.

Я обнимаю ее за плечи:

— Так ты сохранишь больше энергии.

— Спасибо.

Мы идем в тишине в течение нескольких минут до кривого коридора, и она отстраняется.

— Теперь я чувствую себя лучше, — обещает Солана.

И она действительно делает несколько шагов. Потом снова прислоняется к стене.

— Это гордость или женские штучки? — спрашиваю я.

— Что такое «женские штучки»?

— О, да ладно. Ты знаешь, как вы, девочки, притворяетесь, что все хорошо, когда на самом деле хочется оторвать голову.

— Если я соглашусь с твоим широким обобщением, которое, кстати, не верно, я полагаю, ты думаешь, что мальчишки лучше?

— Ну, да. Отчасти. По крайней мере, когда парень злиться на другого парня, он ему говорит… или он бьет его кулаком в лицо.

Солана закатывает глаза:

— Тогда как ты объяснишь все те вещи, от которых не можешь удержаться и говоришь?

— Каких, например?

— Не важно. Давай продолжим. — Она пытается идти снова и почти падает.

Я помогаю ей прислониться к стене, но она отстраняется от меня. Это всего несколько дюймов, но похоже на мили.

— Возможно, ты права, — говорю я, когда больше не могу выдерживать тишину. — Может быть, мы все вернем обратно, если просто выложим все в открытую, так будет проще.

Она опускает взгляд на руки, и снова крутит свой браслет.

Я собираюсь спросить ее, почему она делает это, когда она останавливается, чтобы посмотреть на меня.

— Прекрасно, ты хочешь знать, почему я чувствую себя неловко с тобой? Потому что я могу сказать, что ты винишь меня в том, что произошло с Одри. И я знаю, что ты ненавидишь то, что я использую силу боли. Я также знаю, что ты думаешь, что должен связаться со мной, чтобы спасти от той силы… и ты действуешь, будто все, что я делаю — это какая-то большая схема, чтобы обольстить тебя.

Ладно… ничего себе.

Святая гора честности, Бэтмэн!

Возможно, я должен был оставить это в покое…

Я даже не знаю с чего начать, и мямлю:

— Это не похоже на то.

— Тогда что это?

Я смотрю на свой браслет-компас, который, кажется, вращается еще быстрее.

— Я бы хотел спасти вас обеих, — шепчу я. — И я бы хотел, чтобы ты никогда не использовала силу боли. Понимаю, что ничто из этого не было твоей виной. Просто трудно не играть в «а что если», понимаешь?

— О, я знаю, — говорит она. — Я играю в эту игру больше, чем кто-либо.

Она смотрит на герб своей семьи, вырезанный в стене, и у меня такое чувство, что я могу предположить, какова часть ее «а что если».

— А как насчет теории Астона? — спрашивает она, напоминая мне, что нам нужно пройти через еще большую неловкость, прежде чем это закончится.

Я не могу смотреть на нее, когда спрашиваю:

— Он сказал тебе?

— Я понимаю. И для записи, не уверена, что она права. Но даже если это так, это ничего не меняет. Не хочу быть связана с кем-то, кто просто пытается исправить меня.

— Но что, если это единственный способ помешать силе уничтожить тебя?

— Потом разберусь с ним. Это не твоя проблема.

Мы оба знаем, что это не так.

— Что относительно последнего? — шепчет она. — И не заставляй меня повторять это. Это было достаточно смущающим в первый раз.

Серьезно… где обрушение грунта, когда оно мне так нужно?

— Я не думаю, что ты обольщаешь меня, — говорю я, глядя на ноги.

— Но? — надавливает она.

Я могу услышать, как мой мозг кричит: «НЕ ГОВОРИ ЕЙ».

Мы уже зашли настолько далеко, тем не менее, я бормочу:

— Ты действительно все еще не надеешься, что я передумаю?

— Пожалуйста, Вейн. Сколько раз я должна сказать тебе…

— Да, я знаю. Ты не скучаешь по мне. Но… если ты действительно со всем этим покончила, то почему ты все еще носишь это?

Она прекращает теребить браслет, почти так будто не заметила, что делала.

— Я избавлюсь от него когда-нибудь. Я просто не готова… и не из-за тебя. Из-за меня. Просто похоже, как только я сниму его… это все. Наследие всей моей семьи.

Веееееерно.

Потому, что я украл трон.

— Я не хочу быть королем, — говорю я ей.

— Ты знаешь, что это все делает хуже, верно? Тебе вручают мое будущее, и ты даже не хочешь его. Все, что ты хочешь сделать — сбежать.

— Да, потому что это огромная долбаная ответственность! И я понятия не имею как, черт возьми, я, предполагается, буду управлять людьми.

— Так ты учись. И старайся изо всех сил.

— Этого будет не достаточно.

— Я не верю этому. Ты можешь быть великим королем, если решишь, что хочешь им быть. Ваш взгляд Западного невероятно ценен.

— Скажи это Озу…. и Силам Бури… и кому-то еще, кто ожидает, что я буду этим настоящим воином. Дело в том, Солана, даже если я найду способ убить Райдена… это все. Тогда я покончу с насилием навсегда. И что произойдет в следующий раз, когда появится новая угроза нашему миру?

— Тогда твои Западные инстинкты научат тебя, как сохранить мир.

Я вздыхаю.

Вот и спрашивай у ветров.

И даже не у одного ветра. Западный — один из языков четырех… и давай не забывать, что это язык, который был почти полностью стерт.