Ее бешеные звери - Э. П. Бали

у него хватает наглости закрыть глаза и откинуть голову назад, словно наслаждаясь моим присутствием.

— О, сердце мое, Регина. Я скучал по твоему голосу.

Я прищуриваюсь, и когда он открывает глаза, его улыбка становится чуть менее уверенной.

— Ты что, — спрашиваю я, — угрожал взорвать общежитие анимы?

— Не угрожал, — серьезно поправляет он, делая шаг вперед. — У меня уже была заложена взрывчатка, и все…

Мрачное выражение моего лица заставляет его отказаться от завершения этого предложения. Я думала, он смутится от моих слов, но я снова недооценила его дерзость.

Волк делает шаг вперед, и пространство между нами накаляется от напряжения, которое читается в его взгляде.

— Взорвать здание — это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы добраться до тебя.

Дерьмо. Мой дневной сеанс самоудовлетворения ни на что не повлиял. Пространство между ног пронзает желание, но я это игнорирую и сохраняю яд в голосе.

— А как насчет девушек в нем? Они тебе были безразличны?

Он потирает затылок и тяжело вздыхает, как будто эта мысль доставляет ему огромное неудобство. И тут я вижу, что моя черная резинка для волос все еще у него на запястье. Он все еще носит ее.

— В конце концов, я их вытащил, Регина.

Я свирепо смотрю на него. На этого безумного волка, который пытался взорвать реальное здание, чтобы добраться до меня. Дрожь сотрясает тело, и возбуждение окутывает меня горячими, тяжелыми объятиями. Его красивые губы изгибаются в улыбке.

— Я пришел потискаться. Подвинься.

— Нет, ты этого не получишь, — быстро отвечаю я, откидываясь назад.

— Но в пещере мы все время тискались!

Я качаю головой.

Его лицо вытягивается, и я почти чувствую себя виноватой. Я хочу быть той девушкой, которая каждую ночь проводит в объятиях своих суженых, но…

Я делаю глубокий вдох.

— Тебе нужно спросить разрешения.

Дикарь изумленно смотрит на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ладно тебе. Ты ходил на те же курсы хороших манер, что и я. Согласие и все такое.

— Согласие должно быть дано добровольно, искренне и на постоянной основе, — пропевает он, словно слоган из рекламы.

— Да. Поэтому ты не можешь сказать: «Я пришел потискаться с тобой». Ты должен спросить: «Можно мне потискаться с тобой?»

— О, точно, — он чешет затылок. — Можно мне потискаться с тобой?

— Нет.

— Видишь! — он дико машет руками. — Не сработало! Вот почему я не спрашивал.

Я окидываю его раздраженным взглядом, а он просто улыбается мне в ответ.

— Я просто шучу, Регина, — он опускается на колени рядом с моей кроватью и складывает ладони вместе, как ребенок, читающий молитву перед сном. — Моя прекрасная, сногсшибательная, великолепная Регина, с глазами цвета теплого летнего вечера. Можно мне, пожалуйста, с пятью вишенками сверху, съесть твою киску и трахнуть тебя до бесчувствия?

Сжав губы, чтобы сдержать смех, который так и рвется наружу, я сухо говорю:

— Что ж, полагаю, это было мило.

— Я знаю.

Я отвожу взгляд от этого совершенного, мужественного лица и смотрю на свои руки. В глазах щиплет, когда я думаю о том, что мне, чёрт возьми, делать. Сила моего желания к нему почти душит меня. Но после всего, что произошло…

— Регина?

Он продолжает так меня называть, и я не понимаю, почему теперь отношусь к нему иначе. Почему он относится ко мне иначе. Я в замешательстве, я устала и хочу пить…

— Эй.

Мягкость в его голосе застает меня врасплох, и я внезапно не знаю, что делать. Как двигаться, как говорить.

И вот он здесь, забирается на мою кровать и прижимает меня к своему мускулистому телу. Мое лицо прижимается к теплой обнаженной груди, и его кожа становится влажной от слез, но под этим скрывается его запах. Древние леса и плодородная земля. Запах, который я знаю неделями и даже дольше. Вспышка воспоминания снова приходит ко мне, я лежу рядом с Дикарем, мы оба в наших звериных формах. Просто дышим. Просто тихо лежим вместе. Теперь это мне знакомо. Его дикая, пьянящая энергия, окутывающая меня почти постоянно. Возможно, я не помнила всего, но за все это время я привыкла к его постоянному присутствию.

Теперь его человеческие руки обнимают меня, крепко прижимая к себе, как будто он давно этого хотел. Теперь его человеческая кожа соприкасается с моей, и между нами нет слоев меха. Только… кожа сквозь тонкую ткань моей ночной рубашки. Моя анима говорит мне, что этот зверь безопасен. Человеческая часть меня в ужасе от того, что все это ложь.

Но не он преподнес меня отцу как рождественский окорок. Его не было там в тот вечер. Я должна знать, что это значит.

— Где ты был? — шепчу я. — В тот день. Куда ты ходил?

Я слышу, как он сглатывает комок мощным горлом. Он точно знает, о чем я говорю, и его объятия становятся еще крепче.

— В день суда Ксандер усыпил меня и запер в кабинете Лайла, чтобы я не смог добраться до тебя. Я очнулся там уже после того дерьма, которое произошло возле медицинского крыла. Если бы я был там… — он выдыхает. — Я бы не отдал тебя, Аурелия.

Они знали, что он попытается добраться до меня. Из всех моих суженых только он мог позволить своим инстинктам взять верх. Но даже в этом случае…

— Ты дал клятву на крови, — шепчу я ему в грудь. — Моему отцу.

— Ты не хотела меня, — говорит он, и от болезненных эмоций у него перехватывает дыхание. — Все, чего я когда-либо хотел, — это ты, а потом, когда ты меня нашла… — он снова сглатывает, — я оказался тебе не нужен.

Я хочу рыдать и кричать. Меня тошнит от того, во что превратилась моя жизнь. Вместо этого я вырываюсь из его объятий и вытираю лицо, чтобы как следует рассмотреть волка. Он сидит на моей кровати, скрестив ноги, с мрачным лицом, стиснув челюсти от нахлынувших воспоминаний. У меня сжимается сердце.

— Я не могла… — я смахиваю еще больше слез. — Я не могла быть с тобой, Дикарь. Даже если хотела.

Он берет мою руку большими ладонями, захватывая мое внимание своим взглядом.

— А ты хотела? — выдыхает он. — Ты пришла ко мне той ночью. Когда я отрезал себе палец ради тебя. Ты хотела меня тогда, да?

Я киваю. Это изменило меня. Тот единственный момент в его постели, с ним внутри меня. Ничто не могло стереть это из моего существа. Это чистое, абсолютное, опустошающее чувство, когда мы переплетались телами.

Но мне все еще были нужны ответы.

— А как же