Артём+ Элла= приключения по эпохам. - Людмила Вовченко

кромке стола. На кончике — едва заметный блеск. — Масло?

— Смазка для механизмов витрин, — нахмурился он. — Её хранят в сервисной. Если кто-то таскал сюда тюбик, значит, открывал витрины вручную. Зачем?

Ответ нашёлся сам: на дальнем стеллаже гнездо с кодексом «De arte venandi cum avibus» — охота с птицами — выглядело чуть сдвинутым. Стекло ровное, пломба цела, но… скоба фиксатора была установлена на долю миллиметра ниже. Это мог увидеть только тот, кто крутился здесь годами.

— Кто-то вытаскивал кодекс и возвращал, — сказал Артём, и в голосе его появилась твёрдость. — Ничего не унесли, но… проверяли реакцию системы. Как будто искали «дырку» в распознавании.

— А реакция системы какая? — Элла подняла глаза к камерам. — Нас сейчас пишет?

— Запись ведётся всегда, — ответил он, — но доступ к трансляции ограничен. Видишь вон ту стойку? — он показал на стеклянную колонну с канавками — как у музыкальной шкатулки. — Это локальный лог. Его нельзя править, только просматривать по допуску.

— То есть кто-то вёл «разведку». На наших глазах, — подвела она. — И, скорее всего, вернётся. Люди, увидевшие щель, всегда суют в неё пальцы.

— Романтично, — сухо заметил Артём.

— Реалистично, — парировала Элла. — Ладно, профессор, дальше по плану что?

— Я хочу перепривязать пару ключей и проверить сетку слежения. И… — он на секунду замялся. — И показать тебе кое-что.

— Теперь ты меня интригуешь, — улыбнулась она краем губ. — Веди.

---

Кое-что оказалось комнатой, куда пускали не всех хранителей. «Атриум» — круглое пространство под куполом, где потолок был не камнем и не стеклом, а светом, похожим на утренний. По краю шли простые деревянные лавы. В центре — круглая площадка с узором, складывающимся из огромной азбуки всех алфавитов сразу.

— Здесь… — Артём поставил ладонь на кромку круга. — Здесь я иногда проверяю привязки. И… — он улыбнулся застенчиво, почти мальчишески, — здесь красиво.

— Подозреваю, что ты приводил сюда девушек и говорил то же самое, — не удержалась Элла.

— Я приводил книги, — серьёзно ответил он. — Но не девушек.

«Страшно, как честно», — подумала она и села на лаву. Сбросила на пол перчатки, вытянула ноги. Его тень упала ей на бедро — и стала ощутимой: он подошёл слишком близко. Она подняла голову — и не отодвинулась.

— После… того вечера между стеллажами, — сказала она негромко, — ты стал смотреть так, словно я — единственная статья в твоей Энциклопедии.

— Не статья, — прошептал он, наклоняясь. — Раздел.

Он коснулся её губ осторожно, как впервые — хотя «впервые» уже было. Поцелуй нарастал не стремительно, а тепло — будто солнце, поднимающееся на пару градусов. Его пальцы обвили её запястье, большим пальцем он провёл по внутренней стороне — там, где пульс. Элла вздрогнула — от странной смеси нежности и силы. Она привыкла, что её берут броском. Он же умел брать вниманием.

— Если ты сейчас скажешь что-нибудь про «правила хранения», — выдохнула она, — я укушу.

— Имею мотивацию молчать, — усмехнулся он — и не выдержал, усилив поцелуй.

Тепло от его тела проходило через тонкую ткань, и она вдруг поймала себя на том, что сжимает его пояс, будто привязывает к себе. Как долго она отучала мышцы от привычки «держать удары» — и как быстро сейчас сдавалась на ласку.

Почти.

Потому что где-то под полом лёгким толчком сработала система стабилизации — «хрипнула» опора, и из-под купола спустилась тонкая нить оранжевого света: предупреждение о внутреннем микросбое. Они одновременно подняли головы.

— Это не я, — сказал Артём, виновато разведя руками.

— Я вообще ничего не трогала, — откликнулась Элла, уже вставая. В голосе — не раздражение, а мобилизация. — Системы?

— Лог показывает скачок напряжения на линиях питания крыльев «Античность — Восток». Раньше такого не было, — он быстро набрал команду на браслете. — Скорее всего, тот же «гость» тестирует периметр. Или… это следствие старой разбалансировки, которую мы нашли в латинском секторе. Давай проверим.

— Давай. — Она поправила ремень кобуры и мельком глянула на его губы. — Продолжим, когда ты перестанешь ломать архитектуру.

— Я вообще ничего… — начал он, но по взгляду понял: шутить надо короче. — Ладно. Потом.

---

Они шли быстро. Коридоры отдавали шаги пустотой — дежурные сотрудники в такую смену предпочитали видимые, «населённые» уровни, а эти проходы знали только хранители и охрана. За стеклом промелькнули шлемы, лиры, керамика; дальше — колонна с трещиной и выцветший фриз, в котором угадывалась процессия.

— «Античность — Восток», — скомандовала Элла. — Слева — щит. Справа — я.

Они сработались так легко, будто репетировали месяцы. Он — руки, мозг, знающий куда приложить ладонь и какое слово сказать системе. Она — глаза, спина, плечо, которое прикроет, если вдруг из-за витрины вылетит неуместная тень. Чужого здесь не было — но от этой согласованности внутри у обоих сбегала тёплая дрожь: так бывает, когда пазлы совпадают.

Сбой оказался не ошибкой человека, а «эхом»: тонкая подпитка, неравномерный ток в контуре. Ничего страшного — если ты не знаешь, куда смотреть. А Артём знал. Он вывел диагностику, настройки утонули в его пальцах, и, пока он работал, Элла наблюдала не только за периметром — за ним.

Он сосредоточен — до тишины вокруг. И красив — по-дурацки красив: не «глянец», не вылизанная мужественность, а живая. Тёплая, думающая, смешная. Та, которую хочется трогать и мучить, дразнить и защищать.

— Готово, — он выдохнул и повернулся. — Фон стабилен. Перекосы убраны. Если кто-то «щупал» систему, он это почувству…

Он не договорил. Потому что она уже тянулась к нему, левой рукой забирая его за ворот, правой — цепляя пальцами за ремень. Поцелуй вышел коротким, как штамп, и горячим, как след от него на коже.

— Это за работу, — сказала она. — Премия.

— Я готов перерабатывать, — серьёзно ответил он.

— Переработаешь — получишь выговор, — парировала она и коснулась лбом его лба. — Пошли. У нас ещё «Северная корона».

---

К «Северной короне» они обошли через зал моделей — там стояли стеклянные макеты городов, крепостей и кораблей, а в глубине — стенд с одеждой. Элла остановилась.

— Это костюмерная привязка? — её голос был почти благоговейным. На вешалах висели