Перепрошит тобой - Жаклин Хайд

чтобы вытащили женщину из спальни, — для тебя ведь обычный вторник, да? — язвит она.

Люди веками наживаются на войнах, а нападение на мою компанию — это именно война. Просто они подзабыли, что сверхъестественное существует. И я намерен сохранить это невежество, даже если ради этого придется вытаскивать эту женщину из постели в любое время суток.

— Сомневаюсь, что для этого понядобятся двое, — лениво бросаю я.

Она закатывает глаза, и я едва сдерживаю раздражение. Пальцы невольно дергаются, так и хочется наказать ее за дерзость смачным шлепком. Вместо этого я молча принимаюсь за еду, решив пока что ее игнорировать.

— Так вот оно как, значит, вампиры едят мясо. Кто б знал, — говорит она, — и все они такие же отстойные, как ты? Или это твоя особая черта характера?

Снова это. Вампир. Абсурдная идея, но пусть лучше она считает меня таким чудовищем, чем узнает правду о нашем роде.

— С какой стати мне волноваться о том, что ты думаешь о моем характере? — спрашиваю я, намеренно поддразнивая.

Она поправляет волосы, быстро заправляя прядь за ухо, словно пытаясь скрыть раздражение.

— Ты здесь только для того, чтобы выполнить свою работу, — продолжаю я ровно. — Закончи ее, и свободна. Мне безразлично твое мнение обо мне, когда, по сути, ты и сама признала, что ты преступница. Пусть и мелкая.

— Я не веду переговоры с террористами.

— Это вряд ли терроризм, учитывая, что именно ты взломала меня, мисс Креншоу. Не я начал эту игру, а ты, если вдруг забыла.

Она поднимает бровь с лицом все таким же спокойным, будто слова ее не задели, но я замечаю, как крепче сжимаются ее пальцы на салфетке, пока она почти не валится вперед, локтями на стол.

— Ну, как говорится, хрен редьки не слаще. Так когда я получу свои вещи? — спрашивает она, и я невольно задумываюсь, что у нее на уме.

Любой другой, получив доступ к Talbot и миллиардам долларов, давно бы попытался перевести средства, урвать кусок. А она… жертвует деньги в фонд помощи животным. Нелепо. Люди — существа алчные до единого, ведомые жадностью, пока сильные пожирают слабых. Но сверхъестественные так не поступают. Поэтому она — редкий человеческий парадокс, странность, которую мне отчаянно хочется изучить.

— Твоя одежда и прочие вещи прибудут завтра, — бормочу я, глядя на нее уже под другим углом.

Ее поведение, конечно, раздражает до невозможности, но как ни крути, она мне должна. А я всегда получаю то, что мне причитается.

— И ты получишь все обратно, как только покажешь результат.

Щеки ее вспыхивают красным, глаза сверкают яростью, и я внутренне поздравляю себя с победой. «Лунный цветок» все еще у некомпетентных идиотов, скользких, как угри, и я не побрезгую ничем, чтобы вернуть его. Просто не ожидал, что весь процесс окажется столь… занимательным. Хочет она того или нет, но она станет моим инструментом, стоит лишь обуздать ее как дикого жеребца, которого учат носить седло.

Это займет меня на время, пока команда Микаэля ищет остальные партии груза. А может, и отвлечет от мысли, во что выльется эта катастрофа, если хоть слово просочится в мир сверхъестественных.

— Так, значит, тебя интересует только результат? — выплевывает она. Голос ее разносится по залу, отскакивает от стен, и, раздраженно фыркнув, она откидывается на спинку.

— В данном случае, да. Можешь кидаться едой, устраивать маленькие вспышки хаоса, как капризный ребенок, — уверяю тебя, это не сработает. А можешь сотрудничать. Дай мне то, что я хочу, и вернешься к своей жалкой, никчемной жизни, — произношу я, прекрасно зная, что лгу. Она не проживет долго. Ни один человек не может узнать о нашем существовании и остаться в живых. Она уже знает слишком многое о Владе, но, к счастью, пока не проявляет желания сообщить властям.

Я жду. Жду привычной вспышки — крика, злости, гнева, чего угодно, но ничего этого не происходит.

Она вдруг издает странный звук — короткий смешок, потом запрокидывает голову и начинает смеяться, прижимая руки к животу.

— Прости… просто представила, какой бы медийный фурор начался, если бы общественность вдруг узнала, что некий Фрэнк Штейн — это вовсе не корпоративный гений, а буквально Франкенштейн. Что-то прямо из кошмара Мэри Шелли, «живое, дышащее существо среди нас».

Я замираю, будто окаменев. В ее словах чувствуется угроза.

— Забавно. Но если бы ты действительно хотела это сделать, то сделала бы еще днем, в моем офисе, — отвечаю я холодно.

Она снова доказывает, что невозможно предсказать ни один ее шаг. Вместо того чтобы использовать возможность и сбежать, она поступила совершенно иначе. Любая другая на ее месте уже звонила бы в полицию, крича о похищении, а она… позвонила подруге — паре Влада Дракулы.

Прослушав их разговор, я понял: она давно знает о Владе. А это значит, что вопрос теперь в другом — когда именно она узнала, кто он на самом деле, и когда поняла, что сверхъестественное существует не только в сказках и легендах.

Ее губы изгибаются в улыбке, а взгляд становится мягким, когда она наклоняет голову над столом и смотрит на меня.

— Я добилась своего. Как только узнала, что ты тронул мою подругу, захотелось выебать тебя вдоль и поперек. Ну что, как у меня получается трахать тебя, мистер Штейн? Пришлось аж забрать меня к себе домой, чтобы уберечь бедняжку от неприятностей. По-моему, все идет просто отлично, — произносит она, хихикая.

Одно движение, и вот передо мной уже не язвительная хулиганка, а кокетливая дебютантка: с лукавой улыбкой, изящно поднимается из-за стола, прижимая салфетку к губам. Я ловлю себя на мысли, что мне действительно любопытно, что она сделает дальше.

— Бедный Фрэнк, должно быть, так тяжело быть трудоголиком. Столько денег нужно заработать, а времени все меньше и меньше. Это просто преступление — быть настолько чертовски красивым и при этом самым богатым мужчиной на планете, — бормочет она, направляясь ко мне. Бедра покачиваются в ритм шагов. Когда она облизывает губы, в свете камина вспыхивает красным стальной шарик пирсинга.

Я неторопливо вытираю руки салфеткой, гадая, в какую игру она решила сыграть на этот раз.

Она останавливается прямо перед моим креслом, и я замечаю, что теперь наши лица на одном уровне. Хрупкая, изящная, и все же каким-то образом она заполняет собой все пространство.

— Ты такоооой напряженный, — она цокает языком, проходя за спинку моего кресла.

Я замираю, когда ее ладони ложатся мне на плечи. Маленькие, теплые пальцы сжимают, разминают мышцы, спускаются ниже, и из ее горла вырывается тихий, гортанный звук, почти мурлыканье,