Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова

– Разве хорошо? – я с сомнением покачала головой. Руку свою из его пальцев вытащила. Неловко как–то.

– Ты не думай, я разогнал всех рома не потому, что решил от помехи перед праздниками избавиться. А для того, чтобы не передрались между собой и не дали еще большей беде случиться. Вольный ветер остудит шальные головы. Пусть лучше думают, в каком городе перезимовать, раз теперь Град для них закрыт. Расстояние да нужда отодвинут думы о мести, а там и вовсе вражда поутихнет. А ты не переживай. Спи спокойно. Я твой сон сберегу.

Князь поднялся и устало направился на свою половину. Прежде чем закрыть дверь, долго посмотрел на меня.

С утра в доме стояла суета. Слышался топот множества ног, разговоры и смех. К заднему крыльцу подвезли телегу еловых лап для украшения дома. Сегодня Сочельник – начало праздников зимнего солнцеворота. В моем родном городе его отмечали весело. Колядники рядились горбатыми старцами в лохмотьях, богато разодетыми купцами, а то и животными – медведем, козой или волком. Ходили по дворам, вооружившись палками, метлами или кочергами, чтобы отогнать нечисть. Пели колядки перед каждым двором, славили хозяев.

У нас в доме обязательно ставили в красном углу люльку с златовласым дитя, изображающим новорожденного бога Коляду – веселого и доброго, желанного и любимого. С его приходом колесо времени поворачивалось на весну. Иной раз, когда отец заранее сговаривался со скоморохами, Коляда появлялся в нашем доме не в облике солнца–младенца, а прекрасного светловолосого юноши с мечом в руке – знаком победы Света над Тьмой.

Вспоминая свое детство и отчий дом, когда все вокруг казались счастливыми, я загрустила. Даже всплакнула немножко. Но явилась Улада, святящаяся весельем и пахнущая морозом, и бухнула к моим ногам огромную корзину.

– Подарок от хозяина. Чтобы сегодня не хуже остальных на пиру смотрелась. Уф, пришлось аж на другой конец города сбегать. Насилу доперла. Наши все после бессонной ночи спят, а телеги услали в мясные да винные ряды. Гостей ожидается тьма!

Улада села на пол у корзины. Вытаскивая из нее по одной вещи, принялась нахваливать каждую. Протягивала мне, ожидая восторга, какой испытывала сама. А я, рассматривая расшитую золотыми нитями бархатную душегрею, подбитый мехом шугай, сарафан из парчи или сафьяновые сапожки, под цвет шугая – такие же красные, яркие, все больше погружалась в волнение.

Зачем князю выставлять меня будто на смотр законным женам? Неужели досадить хочет, нарядив девчонку рома, точно царевну?

– Зачем мне красоваться перед гостями? – я даже руки спрятала, когда увидела расшитый жемчугом кокошник. – Я не жена, и уж тем более не невеста.

– Чем не невеста? Молода и хороша собой. Посмотри, красота какая! Неужели не хочется примерить? Если уж на то пошло, в сарафане живота не разглядеть, – попыталась уверить меня Улада, не понимая, что обеим княжеским женам давно обо мне доложено. Не зря же здесь сорокой кружилась Ганна.

– Нет, – я упрямо мотнула головой. – Мне того наряда, что выдали вчера, будет вполне достаточно. Я вдова, которой положено целых три года носить траур.

С самого первого дня, как только покинула родной город, я хотела быть неприметной птичкой, а тут выставляют на всеобщее обозрение, словно хвастаются, что поймали жар–птицу.

– Ну не в белый же вдовий фартук рядиться? – Улада устало опустила руку с тяжелым кокошником. – Праздник на две недели, веселье кругом…

Словно в доказательство за дверью послышался звонкий девичий смех.

– Ряженой выглядеть не хочу, – буркнула я. – Без меня будет на кого поглазеть.

– Ну сама смотри, – Улада уложила кокошник назад в корзину. – Только князь будет гневаться, что не по его воле поступили.

Ближе к вечеру, когда внизу, в главной каменной палате, накрыли столы, князь явился за мной. Увидев, что я в скромном сарафане и в платке, накинутом на скрученные короной волосы, досадливо крякнул.

– Не приняла мои подарки?

– Приняла. Назад не отослала. Вон корзина стоит. Нравится все, но не хочу девкой ряженой перед вашими родственниками и гостями выступать. Я рома, а мы не носим наряды руссов.

– Ты не рома, – его взгляд сделался насмешливым. Словно глупую девчонку за вороватую руку поймал. – Я с первого дня это понял. Только мы с братом на спор отвлеклись, как ты тут же в рукопись писца заглянула. Полюбопытствовала, что он пишет, а значит, грамоте обучена. Ни один рома на нашем языке ни читать, ни писать не умеет, а у тебя, такой белолицей и светлоглазой, вдруг способности проявились.

– Меня дядька Петр обучил – командир ватаги скоморохов, – упорствовала я.

– Не ври, – произнес князь с укором. – Я просил его весточку прислать, как только они табор Гожо догонят, но Петр сказал, что писать не обучен. Тогда договорились, что он монету, сорванную с ожерелья рома, мне пришлет. Как знак того, что получилось Зорьку вернуть.

Я закусила губу. Ну нельзя мне князю открываться. Стоить только сказать одно слово, как всю правду до последней буквы из меня вытянет. Вижу же, какой въедливый.

– Молчишь? – князь вздохнул. – Что же, время придет, сама признаешься. А сейчас быстро переоденься. Я за дверью подожду.

Он открыл дверь и впустил топчущуюся за порогом Уладу.

Я еще плотнее сжала зубы. Князь нахмурился.

– Будешь противиться, я сам с тебя одежду сниму. Только учти, я могу не сдержаться, тело твое руками огладить. Люба ты мне.

Я стащила с головы платок и отдалась на волю служанки.

Спустились в каменные палаты мы вдвоем. Рука об руку. Стоило нам появиться на лестнице, как голоса смолкли. Все гости развернули головы в нашу сторону. Людей было так много, что я не сразу поняла, где среди них родные князя.

Они меня беспокоили больше всего. Как примут? Не затаят ли зло? Если Бажену со свету сживают наветами, то поневоле думается, что руку к ее несчастьям приложила Добронега. Как простить ту, из–за которой сослали в терем у реки? Что уж тогда говорить обо мне, незаконно занявшей горницу рядом с покоями князя? Тут не у одной, а сразу у двоих зубы будут точиться.

Я поискала их глазами, но только когда разошлись по местам, поняла, кто есть кто. Столы стояли скобой, где за поперечный прошли князь и две его супружниц, а к двум длинным направились остальные гости. С