Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

— Вкус власти, — повторила Лин. Это было похоже на правду. Среди политиков, крупных промышленников и торговцев, всей верхушки общества, клиб всегда — после Последней войны и Века Хаоса — было большинство. — Пожалуй, вы правы. В наших учебниках пишут «взяли на себя ответственность». А потом… наверное, люди забыли, что может быть иначе. Знаете, довольно странно сидеть вот так и болтать о политике с владыкой из другого мира.

— Даже более странно, чем попасть в другой мир, свалившись в водопад?

Лин невольно рассмеялась:

— Сейчас мне кажется, что да. К мысли о другом мире я уже привыкла.

— Значит, к владыке, который болтает о политике, тоже скоро привыкнешь.

Разговор не то чтобы зашел куда-то не туда, но точно становился все более странным. Не темой — степенью откровенности Лин и терпимости владыки. Лин не знала, каков тот обычно, но была уверена, что терпение — не его добродетель. Терпеливые и склонные к компромиссам кродахи — это нонсенс. И после резкой, обидной утренней отповеди ждала совсем другого отношения.

— Прости, владыка, не вечер, а предки знают что, — в садик почти вбежал Ладуш с одеждой в руках, развесил на перилах беседки очередные шаровары, рубашку, платок, зачем-то там же, на перилах, пристроил расшитые золотом тапки. — Дар еще где-то носится, когда он срочно нужен!

— Что? — лениво спросил владыка. — Надеюсь, новые пришельцы с неба не попадали и больше никто не решил убить себя в моем серале?

— Да Дикая же! — Ладуш махнул рукой. — Дар с ней справится, и он обещал, не звать же теперь кого попало.

— Вот как, — владыка задумчиво хмыкнул. — Обещал, значит. Что ж, Дикой Хессе явно благоволят звезды. Давно течет?

— Нет, пока еще соображает. Злится, психует и тоскует нечеловечески. Больно смотреть и нюхать.

— По Рыжему, что ли? Не похожа она на идиотку.

— Рыжий ни при чем. Просто вбила себе в голову бездна знает что. — Ладуш вздохнул. — И развязать не могу, опасно — вдруг опять что-нибудь сотворит.

Лин слушала, ничего не понимая. Похоже, что-то она пропустила, когда поддалась истерике и выпала из реальности. Смутно помнились голоса и крики, но и только. Дикую было жаль, что бы она там ни натворила.

— Ладно, иди, пошли за Даром в казармы, наверняка там прохлаждается.

Ладуш ушел, а владыка повернулся к Лин:

— Будешь ужинать здесь или пойдешь к остальным?

— А можно здесь? — вопрос вылетел прежде, чем Лин успела осознать. Да, «к остальным» не хотелось, хотелось быть там, где спокойно, тихо и пахнет так, как ей сейчас надо. Но разве она и без того не злоупотребляет вниманием вот уже второй день?

— Если бы было нельзя, я бы не спрашивал, — губы владыки дрогнули, но он не улыбнулся. — Переодевайся, скоро подадут.

Провонявшую трущобами одежду Лин скинула прямо у бассейна, вытерев рубашкой мокрые ноги. По-хорошему, стоило бы искупаться, но роскошные купальни сераля никуда не денутся, а если владыка не против усадить ее за свой стол такой, как есть, то и сама она уж точно спорить не станет.

Трава щекотала голые ноги, и спину тоже как будто что-то щекотало, оглаживало, Лин даже передернула лопатками, словно сгоняя назойливую муху. И только тогда поняла, что это: взгляд. Слишком пристальный взгляд.

Инстинкт требовал развернуться и уклониться, пришлось напомнить себе, что никто здесь не может на нее смотреть, и уж точно не приходится ждать выстрела в спину, так что шарахаться — только смешить владыку. Но тут же пришла другая мысль, неуютная и тревожащая — но, значит, владыка и смотрит? И что он пытается разглядеть на голой спине и заднице старшего агента Линтариены? Ничего интересного, спина как спина, задница как задница. Шрамов нет, разве что пара-тройка синяков осталась после Кипящих камней.

Расправив шаровары, Лин едва не выругалась вслух. Ладуш снова выбрал все тонкое, откровенно полупрозрачное. Алый шелк лежал на ладонях невесомо, лаская кожу нежными, как опадающие лепестки жасмина, почти неощутимыми прикосновениями. И так же ласкающе, почти неощутимо прильнул к ногам. Учитывая, что белья здесь не носили — по крайней мере, анхи из сераля владыки точно не носили! — оставалось лишь порадоваться, что алая рубашка навыпуск не слишком короткая. Правда, такая же тонкая, не считая плотных, расшитых золотом манжет. Накинутый на плечи платок тоже положения не спас, не предмет одежды, а украшение — белая на белом вышивка густо сверкала прозрачными и алыми искрами драгоценных камней, но, скосив взгляд вниз, Лин отчетливо разглядела сквозь слой алого и слой белого шелка собственный темный сосок.

Честное слово, в таком наряде она себя чувствовала хуже, чем вовсе голой! В конце концов, раздевалка и душ в управлении были общими, а до работы и собственной квартиры за спиной остались годы общаги… кого она чем удивит и кто чем удивит ее?

Она обернулась, сделав вид, что забыла о тапках, и тут же напоролась взглядом на усмешку.

— Обуйся. — Владыку, кажется, забавляли ее сложные отношения со шлепанцами. То ли он задался целью примирить ее с этой дурацкой деталью гардероба, то ли просто развлекался. Будто поняв, о чем думает Лин, добавил: — Мне интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы не терять и не скидывать их на каждом шагу. И сколько шлепанцев из запасов Ладуша доживут до счастливого финала.

На мгновение Лин представила Ладуша, с ужасом глядящего в опустевший сундук, в котором раньше хранились стратегические запасы шлепанцев. Картина получилась слишком привлекательной и оттого неправдоподобной. Лин сняла с перил беседки проклятые тапки, аккуратно, потому что хотелось швырнуть, поставила перед собой на траву и сунула в них ноги, пообещав себе хотя бы до стола дойти, не спотыкаясь — а там можно будет незаметно скинуть.

Пока появившиеся будто по невидимой команде слуги — все те же неприметные клибы в сером, каких Лин уже видела в казармах и в серале, вносили в беседку подушки и круглый стол, пока расставляли блюда к ужину, владыка не смотрел на нее, поэтому вполне удачный проход оценить не мог. Он устроился со всем возможным комфортом, полулежа, под увитой розами решеткой, сполоснул руки в поднесенной чаше, милостиво кивнул, отпуская застывшего перед ним с вопросительным выражением на лице клибу, и только когда они остались вдвоем, оглядел стол: сочное