Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова

не заметила, как петляя и ныряя то в широкие, то узкие проходы, выбралась на карниз, опоясывающий скалу снаружи. Серое небо и шипящие под ногами волны давали обманчивое ощущение свободы. Казалось, взмахни руками, и ты взмоешь ввысь.

Чайки кружились над головой и кричали: «Давай к нам! Давай! Здесь безопасно!», а я бежала, бежала и старалась не слушать обманщиц. За рокотом моря и гомоном птиц я не слышала, гонится за мной Дикрей или нет, а потому летела подобно стреле, выбравшей цель. Сердце стучало в ушах, а собственное дыхание оглушало.

Карниз закончился широкой аркой, и я, влетев в нее, едва не оказалась в яме для «жертвоприношений». Только тут я сообразила, где нахожусь. Мое ликование переросло в крик негодования, когда из того прохода, к которому я стремилась, вынырнул Дикрей — взмокший лоб, нижняя половина лица в крови. Видимо, я сломала ему нос.

Я не рискнула бежать назад к карнизу: я так сильно устала, что навряд ли выдержала бы обратный путь. Скорее всего, чайки похвалили бы меня за полет вниз головой. Но радовать крикливых обманщиц я не хотела, а потому потихоньку, глядя Дикрею в смеющиеся, а от того еще более жуткие глаза, направилась к пещере, в которой когда-то пряталась за валуном от виверны.

— Что, милая, едва не убилась? — Дикрей осторожно двинулся навстречу, готовый к тому, что я в любой момент кинусь в противоположную сторону. Не желая обманывать его ожиданий, я оглянулась на зияющую пустотой арку. Муж остановился. «Странно, но я до сих пор считаю Дикрея мужем».

— Лучше смерть, чем жизнь с тобой.

— Ты всегда была глупой. Глупой наивной девочкой.

— Ты не менее глуп, если влачился за такой как я.

— Влачился? — он рассмеялся, и эхо с готовностью подхватило его мерзкий смех. Как он мог мне нравиться? — Правильно ли ты помнишь то, что происходило между нами?

— Я думала, этому имя любовь…

— Любовь? — он печально поцокал языком. — Ты помнишь служанку, которую послала к Гулю с известием о деньгах лорда Кархаля?

Я вздрогнула от кинутой в лицо правды. Я сожалею о свершившемся и корю себя, но никогда не буду открывать душу Дикрею. Не ему судить меня.

— Вот с ней у меня действительно была любовь. Ха-ха-ха! — он стащил с головы шапку и оттер ею лицо, размазав кровь еще сильнее. — Отправить ко мне мою же любовницу! Да я за неделю до тебя знал, что Кархаль собирает деньги на выкуп, а тут такой сюрприз: девочка Мирудских опустилась до уровня разбойников!

— Люзия не могла… Она… Она была замужем за нашим конюхом.

— Люзия могла. И охотно бегала ко мне на болота. А в постели она… М-м-м, как же она была хороша в постели! А ты говоришь, влачился. Да за кем я только не влачился! Валета, Ганька, Марися… Это тоже любовь?

— Ты спал со всеми нашими служанками?! — я задохнулась.

— Я не мог допустить, чтобы такая добыча, как ты, ускользнула из моих рук. Я знал о каждом твоем шаге.

— Зачем я тебе была нужна?

— Имя. Мне нужно было твое родовое имя. Это то, чего не могла дать ни одна из шалав.

— А теперь? Зачем я тебе теперь?

— Незачем. Но я не люблю проигрывать, — он вновь двинулся в мою сторону. — Я хочу, чтобы король нашел твое растерзанное тело. Я не стал первым, но я буду последним твоим мужчиной. Я сделаю ему так же больно, как и он мне.

— Ха-ха-ха! — теперь рассмеялась я. Зло, с брызнувшими из глаз слезами. Это заставило Дикрея замереть. — Ты еще не дотронулся до меня, а уже проиграл. Я не нужна королю. Разве ты не видишь, на мне нет шелка и кружев? — я рванула душащий меня платок, и он мохнатым зверем упал к моим ногам. Дышать стало легче.

Дикрей ощупал взглядом криво сидящую юбку, рубаху с чужого плеча, обрезанные сапожки.

— Не надо меня больше насиловать. Ты и так стал последним мужчиной, который до меня дотронулся.

Воспользовавшись замешательством мужа, я побежала. Я хотела жить. Боги, как же сильно я хотела жить! Поэтому кинулась туда, где наши шансы уравнивались. Сейчас виверна не казалась мне такой уж жуткой. Дикрей, распаленный моим отчаянным сопротивлением, был гораздо страшней.

— А-а-а-а! — кричала я и неслась по проходу, исчерченному сильными крыльями ящера. — Сожги зверя! Сожги!

Я знала, что виверна может. Ведь это она когда-то напугала стражников и Велицу.

Под ногами хрустели осколки раковин. Они разламывались, крошились, их становилось все больше и больше, а ящер все не появлялся. Я спиной чувствовала, как тянется ко мне рука Дикрея, чтобы схватить за чепец, а потому, подчиняясь наитию, рванула его завязки и в последний момент ощутила, как совпали наши движения — мой бывший возлюбленный все-таки дернул чепец на себя.

Я получила спасительную передышку и не упала спиной назад. Я кувыркнулась вперед: что-то черное бросилось мне под ноги, а потом, подмяв под себя, прижало к острым осколкам раковин — я осязала их через тонкую рубашку. Нестерпимый жар сбил дыхание. Я закричала, слыша, как трещат мои волосы.

Глава 13. Два одиночества

— Жива?

Надо мной стоял король и тянул ко мне ладонь. На его лицо бросал тень капюшон плаща, который еще дымился. Вокруг кружился пепел. Отвратительно пахло жженным волосом и подгорелым мясом. Я, пребывая в глубокой растерянности, руку подала. Таллен поднял меня рывком, но я вновь едва не упала, когда увидела метрах в трех от нас мертвого человека, стоящего на коленях.

Это не мог быть Дикрей. Я не верила, что одним дыханием огня можно превратить сильного мужчину в дымящийся обрубок. Без глаз, без ушей, без кожи. Из одежды сохранились лишь сапоги — новые набойки на каблуках горели серебром, остальное будто ветром сдуло. Когда меня повели мимо, мой муж упал на бок, точно дерево, подрубленное молнией, и в разные стороны полетели снопы искр.

Я потеряла сознание.

* * *

— Ничего страшного, сейчас придет в себя. Испуг.

Я узнала голос доктора Фурдика.

— Пить…

Хотелось вытравить из памяти черное дымящееся дерево. И этот ужасный запах паленых волос. Я поднесла руку к голове, и в моих пальцах осталась сухая как солома прядь.

— Ни к чему слезы, девочка, — к