Все потерянные дочери - Паула Гальего

противником. Оттого, кто встанет у меня за спиной — чтобы прикрыть… или нет.

Аврора преодолевает расстояние между нами и заключает меня в объятия. Она меньше меня, и я легко обнимаю её в ответ — словно ту самую девочку, которую когда-то чуть не сожрал Азери. Я глажу её по волосам.

— Не отходи от неё, ладно? — шепчет она, прижавшись ко мне. Я знаю, о ком она говорит. — Не отойду. — Не знаю, что ты такого сделал, чтобы она была готова ради тебя спуститься в ад… но продолжай в том же духе.

Я не удерживаюсь от смеха. — Вообще-то… — О, только не надо! — отрезает она с гримасой отвращения и больно шлёпает меня по груди. — Мне не надо этого знать. — Я не собирался… — Да-да. На всякий случай.

Она отходит в сторону, улыбается — и я вдруг понимаю кое-что.

— Ты уже заканчиваешь в госпитале? — спрашиваю и достаю из кармана что-то. Аврора с интересом смотрит на кулон с эгузкилоре, который я подарил Одетт.

— Почти. Могу уйти, когда захочу. А что? Что это? — Подарок для Одетт. Я хочу… немного переделать его, но для этого нужно кое-что из города. Не хочешь пойти со мной?

— Хочу, — отвечает она без колебаний.

Эта прямота у Авроры может ранить, но в ней есть и что-то трогательное.

— Тогда жду тебя. Она кивает, просит пару минут и убегает обратно в госпиталь.

Этот вечер — как золотой осколок, будто вырванный из прошлого. Или, может, из настоящего, которого у нас никогда не будет: брат и сестра, гуляющие по городу, пробующие уличную еду до тех пор, пока уже не могут дышать, шепчущиеся о заговоре, чтобы удивить мою любимую. Одетт.

Она помогает мне, когда мы возвращаемся, прячемся и начинаем плавить серебро, которое я купил. Им я покрываю кулон с эгузкилоре. Это не гарантирует, что Одетт сможет снова его носить, но… может быть, если закрыть оригинал…

Сегодня я не успеваю закончить. Нужно будет доработать, отполировать, чтобы не выглядело грубо. Я займусь этим в пути — когда она не будет смотреть.

— Хотелось бы, чтобы таких дней было больше, — признаётся Аврора, когда мы прощаемся.

Я подумываю сказать ей, что они ещё будут — когда всё закончится. Но не знаю, правда ли это.

Поэтому просто отвечаю: —Мне тоже.

Прощания проходят быстро, как и должно быть, если веришь, что это не навсегда.

Я ясно помню слова Авроры, когда обнимаю Эдит слишком сильно, и она недовольно фыркает, называет меня грубияном и пытается оттолкнуть. Я знаю, что с ней сделала смерть Тристана, и могу представить, как на неё повлияла моя собственная — пусть даже и всего на несколько часов.

Но я стараюсь не думать об этом слишком долго. Не хочу думать и о нём, и о собственной боли. Это почти кажется оскорблением — после всего, что мы пережили, после того, что произошло, после дара, который мне сделала Одетт.

Сейчас мы уже два дня в пути, и это первый раз, когда мы сбавляем темп.

Высокая трава покрыта каплями росы. Копыта наших лошадей неспешно рассекают их, пока мы пересекаем леса Эреи в направлении Сулеги. Нам вновь придётся углубиться в эти земли, и путь наш пройдёт через Нуму, прежде чем мы достигнем Илун.

Армия осталась в Эрее, ожидая дальнейших указаний. С нами едет лишь скромный отряд солдат — люди Арлана и воина из Нумы, Эмбера. Нирида привела с собой несколько наших бойцов, тех, кто оплакивал мою смерть и до сих пор смотрит на меня с недоверием.

Когда мы находим место у ручья, спешиваемся, чтобы дать отдых лошадям. Лето в Эрее длинное, и жара до сих пор изматывающая, хоть осень уже не за горами. Лошади изнывают от жажды.

Арлан с Одетт уединяются в стороне, подальше от шума солдат. Я вижу, как они скрываются в зарослях, пока крик не заставляет меня обернуться на Нириду — она спорит с Евой.

Я вижу, как Дочь Мари улыбается ей, нагло, вызывающе, и исчезает в чаще прежде, чем рассерженная командорша направляется ко мне.

— Проблемы с дисциплиной в отряде?

— Чтобы были проблемы с дисциплиной, она сначала должна быть, — отвечает она раздражённо. — Я всего лишь велела ей сменить носки, чтобы не натёрла себе ноги.

— Ага…

Нирида бросает на меня укоризненный взгляд, приподнимая бровь.

— Что?

— Просто представляю, как ты это сказала.

— Как? — спрашивает она, нахмурившись.

— В том тоне, который Ева просто обожает, когда ей дают советы.

Нирида фыркает, упрямая, немного смущённая, но всё ещё раздражённая.

— А разве мы не для того здесь, чтобы давать им советы? Пока они не наломают дров? — Она морщит лоб. — Кстати, Одетт кажется очень близка с Арланом.

Я делаю ей знак следовать за мной и иду прочь, подальше от любопытных ушей.

— Я тоже заметил. Думаю, она чувствует вину.

Нирида замирает, всё ещё слишком близко к нашему импровизированному лагерю.

— Она не может ему рассказать.

— И не расскажет, — уверяю я. — Она знает, что не может.

Мы снова двигаемся, пробираясь через заросли папоротника и высокую траву. Приятно размять ноги после стольких часов в седле.

— Думаешь, Эгеон окажется разумным? — наконец спрашивает она.

— Должен бы. Если он откажется сражаться, отношения между территориями Земель Волков изменятся навсегда.

— Если он откажется, — добавляет Нирида, — Девин тоже не станет вмешиваться. А если Нума останется в стороне… Сулеги тоже.

— Эреа останется одна, — понимаю я. — И снова падёт под натиском Львов.

— Мы этого не допустим, — заявляет Нирида, сжав пальцы на рукояти меча.

Мы видим, как Арлан возвращается сквозь заросли. Он кивает нам обоим с уважением и идёт дальше. Он всё ещё остаётся серьёзным юношей, но я часто видел, как он смеётся рядом с Одетт. И с Эмбером тоже.

Мы почти бессознательно идём по тропе, с которой только что вернулся Арлан.

— Если Земли Волков не смогут договориться… — начинаю я.

— Я знаю, — перебивает Нирида. — Я знаю, что тогда произойдёт. — Она слегка сжимает челюсть, и мы оба замираем, когда замечаем Одетт, сидящую неподалёку, со скрещёнными ногами на высоком камне. — Эреа падёт, но на этот раз Львы не удовлетворятся только этим: они сотрут с лица земли каждый след магии, вырежут семьи Волков, уничтожат города… Потом они нападут на Сулеги, затем на Нуму. И в конце концов от Земель Волков останется лишь воспоминание о месте, которое когда-то было свободным.

Мы оба смотрим на Одетт.

Она жуёт горсть орехов, поднимает свободную руку и слегка шевелит пальцами, сжимая цветок. Стебель вытягивается, распускается, лепестки