Все потерянные дочери - Паула Гальего

раскрываются, становясь пышными и яркими. Через мгновение он снова закрывается, увядает, сжимается — и всё повторяется снова.

— Эгеон согласится на союз, — шепчу я.

— Исторически Илун всегда держался в стороне от соглашений с другими Волками, — продолжает Нирида, и мы вновь трогаемся с места, но не отдаляемся далеко от Одетт, которая продолжает отрабатывать магические трюки. — Когда нужно было выбрать семью, которая будет править остальными, вести их в случае войны, именно их династию обсуждали.

Я всё ещё помню уроки истории в поместье в Армире. Война с Львиным Домом оборвала их слишком рано, но мать продолжала учить меня истории ещё долго — вплоть до своей смерти.

Эгеон тогда ещё не правил. Он относительно новый король, как и Девин в Нуме, и Юма в Сулеги — все они молодые принцы, только-только принявшие власть над своими королевствами. Дети, которым предстоит сражаться в самой страшной войне современности.

И Лира должна будет вести их.

Я сглатываю.

— Мы подготовимся, — предлагаю. — Используем путешествие, чтобы обдумать, как всё преподнести, чтобы эго короля Илуна не затмило его разум.

Нирида кивает.

Я вижу, что она собирается что-то добавить, когда поднимаю взгляд с земли и замечаю, как она раскрывает рот. Но я так и не слышу, что она говорит, потому что то, что я вижу за её спиной, рушит весь логический строй мысли.

Одетт всё ещё сидит на камне. Она уже доела орехи и теперь полностью сосредоточена на цветке, которому дарит и отнимает жизнь одним только намерением.

За её спиной, в тени леса, начинают проявляться очертания кошмара.

Сначала я вижу тьму — ненормально чёрную, вытекающую из-за деревьев позади неё. Ещё остаётся несколько часов до заката, но этот чернота будто появляется из ниоткуда. Она сужается до одного участка — к пространству прямо за её спиной, как чёрное полотно, перед которым она спокойно сидит.

Её фиолетовая юбка, белый корсет, рыжие волосы и вечно порозовевшие щёки — словно мазок краски на фоне этого мрака.

Но тьма не неподвижна. Она шевелится, принимает форму, клубится — и всё это, пока она ничего не замечает.

Я не знаю, видит ли это Нирида. Не знаю, остановилась ли она по инерции или наблюдает то же, что и я.

Вдруг из мрака появляется белая фигура, прямо за Одетт, и я замираю, пока разум пытается соотнести кадры кошмара с реальностью.

Я вижу невозможные по длине лапы, мех белый, как первый снег. Мощную спину, крепкую шею, острые уши, вытянутую морду — и глаза, цвета свежей крови.

Это волк.

Огромный, чудовищный волк.

И, как в моём сне, слова застревают в горле, ноги становятся ватными, а руки — свинцовыми. Я чувствую, как Нирида дрожит рядом, пальцы судорожно сжаты на рукояти меча.

Но я знаю — это не сон. Это происходит наяву. В самой глубине души я чувствую это и заставляю себя вырваться из оцепенения. Заставляю себя двинуться, преодолевая самый примитивный, животный страх, требующий от меня только одного — бежать. Я делаю шаг вперёд.

— Одетт! — кричу, охваченный ужасом.

Она поднимает голову в ту же секунду, что и… волк. Одновременно. Как в зеркальном отражении.

Я почти теряю сознание.

Я срываюсь с места, борясь со страхом. Образы сливаются в одно, искажаются, расплываются в беге, и сквозь туман ужаса и неверия я вижу, как тьма превращается в тень, а белый волк отступает. Один шаг. Второй. И исчезает в лесу.

Когда я добегаю с обнажённым мечом, а Нирида останавливается рядом, Одетт смотрит на нас в полном изумлении — широко распахнутые зелёные глаза, настороженность и готовность защищаться от опасности, о которой она даже не подозревала.

— Что случилось? — осмеливается спросить она.

Я смотрю ей за спину, в лес, где теперь только деревья, кустарники и камни. Лёгкий ветерок колышет нижние ветки папоротников, будто нашёптывая предостережение.

Я бросаю взгляд на Нириду, которая тоже всматривается в темноту.

— Ты тоже это видела? — спрашиваю, цепляясь за последнюю крупицу надежды.

— Да, — отвечает она бледная, как смерть.

Это было по-настоящему.

— Уходим, — приказываю Одетт.

Она встаёт, но не двигается с места. Наверное, по выражению моего лица она уже поняла, насколько это срочно.

— Кириан…

Я беру её за запястье.

— Пошли, — настаиваю. — Сейчас же. Мы выдвигаемся.

Я смотрю на Нириду — она всё ещё стоит, бледная, как привидение.

— Да. Отдых окончен, — соглашается она.

Мы втроём пересекаем лес шагом гораздо более стремительным, чем тот, с которым пришли сюда. Почти бегом — настолько, что спотыкаемся, задеваем ветки, сбиваемся с ритма, но не останавливаемся ни на миг.

— Кириан, — говорит Одетт. — Нирида… Что вы делаете?

Я останавливаюсь, когда мы достигаем лагеря. За деревьями наши люди спокойно отдыхают, не имея ни малейшего представления о том, что прячется в лесу.

— Ты… ничего не почувствовала?

— Почувствовала? Что ты имеешь в виду?

У меня пересохло в горле, будто я глотнул горячего песка.

Я склоняюсь к ней.

— Это был Гауэко.

Одетт замирает.

— Гауэко был здесь, — повторяю я.

Одетт медленно переводит взгляд с меня на Нириду.

— Ты его не боишься? — спрашивает та, расправляя плечи. — Почему тебе не страшно?

Одетт почти не мигает.

— Я — Дитя Гауэко, — говорит просто, как будто этим всё объясняется.

Я вижу, как Нирида едва сдерживает проклятие.

— И что это вообще значит?

— Я не до конца понимаю, — Одетт хмурится. — Но мне не мешает, что он меня охраняет.

— Охраняет?! — Глаза Нириды расширяются. Она бросает на меня внимательный взгляд. — Тебе это показалось похожим на то, будто он её охраняет?

Я не знаю, что ответить. Честно говоря, я сам не понимаю, что чувствую.

Я всё ещё держу Одетт за руку. Её большой палец начал медленно, утешающе поглаживать мою кожу.

— Наверное, нам стоит двигаться дальше, — предлагаю, стараясь не обращать внимания на тревогу в голосе подруги. — Мы почти у подножия гор. Возможно, успеем найти хорошее место для стоянки до наступления темноты.

Нирида щурится, разглядывая меня.

— Возможно, — произносит она и идёт мимо нас, с шумным фырканьем, столь же деликатным, как булыжник в лицо. Потом, не теряя ни секунды, громко приказывает всем готовиться к выходу — отдых окончен.

Я смотрю на Одетт, колеблясь — сказать ли ей что-то ещё? Но она опережает меня, просто поворачиваясь и спокойно направляясь вперёд.

Позади нас, в глубине теней, клочья кошмара сливаются с реальностью. Там, где я видел волчью пасть, начинает вырисовываться костлявая кисть руки. В темноте, где прежде горели глаза цвета крови, я воображаю пустые глазницы, устремлённые на меня… и на Одетт.