Альфа для центавры - Людмила Вовченко

Татьяна шагнула вперёд, ладони открыты. Внутри дрожало всё, но голос был ровным:

— Мы — дом. Мы — круг. Мы — смех. Мы — «нет».

— «Нет», — повторили женщины хором. Гребни вспыхнули ярче, водопад за их спиной загудел низко. Дом мигнул «кухонной лампой».

— Мы вернёмся, — сказали тени. — Мы терпеливы.

— А мы громкие, — парировала Татьяна. — И вы нас услышите.

Фигуры дрогнули, как вода от ветра, и растворились в тьме. Купол снова стал прозрачным. Песня Кромки стихла.

Женщины выдохнули почти одновременно. Алла первой прыснула:

— Ну и театр. Я репетировала «ой, нетушки», а тут всё так серьёзно!

Нина засмеялась и, сама не ожидая, добавила:

— Но я сказала «нет». Громко. И мне понравилось.

Татьяна села на камень, чувствуя, как дрожь уходит из пальцев. Элиан сел рядом — тихо, как тень. Рион поставил руку ей на плечо. Каэль усмехнулся:

— Ты сказала красиво. Я бы добавил огня.

— Успеешь, — ответила она. — У них будет ещё не один заход.

Дом над ними показал слово мы — не «дом», а именно «мы». И это было сильнее любой победы.

* * *

Эта ночь стала другой. Женщины смеялись дольше, чем обычно, но смех не был бронёй — он был песней. Купол слушал, вода запоминала, а Татьяна думала только одно: «Теперь у нас есть голос. И у меня — тоже».

Глава 9

Глава 9.

Соль, смех и ревность

Утро было домашним до неприличия. Дом включил «кухонную лампу» сам, не дожидаясь просьбы, и упрямо держал её, даже когда солнца под куполом стало два и оба расправили плечи. Воздух пах горячим хлебом и травой, а из ванной тонкими струями вились облачка пара — будто дом варил для всех суп из тишины.

— Кто храпел? — невинно спросила Алла, выходя с полотенцем на голове и глянув на Татьяну слишком честными глазами.

— Дом, — отрезала Лина. — Он вчера радовался.

— Дом мурлыкал, — уточнила Яна. — Я записала в каталог звуков: «мурлыканье — доместик, тип редкий».

Нина вышла следом, виновато жмурясь:

— Это я стучала зубами. От счастья.

— От счастья — стучат ложками, — рассудила Олеся. — Но пусть будет и так.

Татьяна смеялась краем губ. Ночь прошла ровно: ни снов про аукцион, ни ледяных провалов под рёбрами. Только раз, совсем перед рассветом, она проснулась от тихого шёпота воды в «зеркальнике»: там, где вчера её ладонь оставила обещание помнить. Шёпот был без слов, как детская песня, — и этого хватило.

— План, — объявила она. — Утром — вода для расслабления, днём — дом и ремесло, вечером — круг у галереи. Сегодня добавим смеха официально: расписание смеха — после полдника.

— Где расписание смеха? — деловито спросила Лина.

— Везде, — сказал дом и положил на стол тонкую световую ленту, на которой вместо слов шли смешные пиктограммы: кружка с «ха-ха», хлеб с «хи-хи» и тарелка с «хохо», откуда дымок поднимался как «ахах».

— Запишу в протокол, — покорно сказала Полина и тоже рассмеялась. — Никогда не думала, что смех можно дозировать.

— Можно, — уверила её Алла. — У меня целая аптечка.

* * *

На завтрак дом попытался сделать «блины». Так он понял слово «тонкие лепёшки, но более тонкие». В результате на стол лёг стопкой десяток идеально круглых прозрачных дисков, пахнущих… морем и чуть-чуть лимоном.

— Красиво, — сказала Яна, подцепляя один пальцем. — Это пластинки, на которых записан наш смех?

— Это блины, — гордо показал дом пиктограмму: круг, пар, улыбка.

— Едим, — велела Татьяна.

Блины оказались упруго-желейными и неожиданно вкусными. Если их намазывать «сыроморью», они шуршали, как лёгкая бумага, и таяли, как снег. Алла за третьим «блином» призналась, что больше не будет ругаться на слово «здоровое питание», если оно вот такое.

— Тань, — Нина села ближе и всё-таки выдохнула: — Я вчера сказа́ла «нет», а внутри чувствовала «да». Страшно?

— Нормально, — ответила Татьяна. — «Да» — это не всегда согласие, иногда это «да, я боюсь». Мы сказали «нет» вслух — и это главное.

— Я потом долго дрожала, — шепнула Нина. — Но это было… как после сцены. Когда всё получилось.

— Вот, — подала голос Алла, — официальное заявление: женщина умеет дрожать от победы. Засвидетельствуйте.

Дом на всякий случай показал пиктограмму «победа» — маленький флажок с мягкими краями. Все дружно хмыкнули: «мягкая победа — это по-нашему».

* * *

Вода приняла их как родных. Мембраны легли, как ладони на плечи, и Татьяна снова услышала: на вдохе — «Та», на выдохе — «я-на». Детская игра воды продолжалась. Она не сказала об этом вслух — пусть будет её секрет. Хотя Элиан, присевший на край камня, смотрел так, будто и без слов слышал.

— Давай на спину, — попросила Нина. — Мне нравится смотреть на купол. Он как гигантский глаз, который не страшно.

— Ты странная, — честно сказала Олеся. — Мне от глаз обычно не по себе. А этот… — она тоже перевернулась, и в голосе её проскользнула непривычная мягкость, — как лампа на кухне.

Рион плыл рядом, не навязываясь: поправлял позиции, следил, чтобы никто не ушёл туда, где глубина. Он был в воде как дома, и Татьяна отметила про себя: мир устроен справедливо — кто-то камень, кто-то воздух, кто-то огонь, кто-то вода. Хорошо бы не перепутать, кто ты.

— Твоя спина не должна держать всё, — тихо сказал он, когда она остановилась у бортика. — Для этого есть мы.

— Моя спина привыкла, — так же тихо ответила она. — Но я тренировалась. Могу расслабить. На две минуты.

— На три, — поправил он. — И ешь больше. Ты худеешь, когда держишь круг.

— Я красивая, когда командую, — напомнила Татьяна. — И когда ем — наверное, тоже.

— Всегда, — сказал Рион и нырнул, отрезав тему.

У кромки воды стоял Каэль. Без мембраны. Просто стоял — как огонь, который не тушат дождём. Он не любил воду и она отвечала взаимностью, но его присутствие делало берег твёрдым, а воздух — чётким.

— Зачем ты здесь? — спросила Татьяна, выжимая волосы