Развод. Не прощу за "походную жену" - Екатерина Гераскина

Прикрыла глаза. Больно. Боги, как же мне больно.

— Леди, — голос генерала стал мягче, — если вам станет хоть немного легче, я могу показать вам место, где был развеян прах вашего сына. Позвольте мне оказать вам хотя бы эту милость. Ваш сын пал как герой. Он защитил группу, позволил отступающим выйти невредимыми из того боя.

— Хорошо, — едва выдавила я, поднялась со стула.

— Может быть, вы хотели бы немного отдохнуть? Как вы себя чувствуете? Я могу позвать целительницу.

Генерал был вежлив, даже слишком вежлив. Но никакой целительницы я видеть не хотела. Никогда. Пусть не все они одинаковые, но… одна такая «целительница» уже влезла в мою жизнь и в мою семью.

— Нет, не нужно, — отрезала я. — Я бы хотела отправиться туда как можно скорее. Если у вас нет времени, назначьте мне сопровождение.

Может, прозвучало резко, даже нагло. Но в конце концов я всё ещё носила фамилию мужа, я всё ещё была генеральской женой. И это имя давало мне право говорить прямо.

— Конечно, леди, — генерал коротко кивнул. — Вас сопроводит мой адъютант. Он потом лично поможет добраться до Ракши. Там есть удобный постоялый двор.

Из этого города я приехала с Бирмсом.

— Я бы хотела остаться здесь, — я выдержала его взгляд. — У вас ведь наверняка есть места для гостей. Мне подойдёт та же комната, где ночевал мой муж.

Нормийский смотрел на меня, и на миг мне показалось, что в его глазах мелькнуло что-то похожее на нежелание. Сложилось ощущение, он бы предпочёл избавиться от меня как можно быстрее.

Но я — не случайная женщина с улицы.

Я убитая горем мать, жена генерала. И моя фамилия весила слишком много, чтобы мне могли просто отказать.

— Не могу отказать вам, — наконец сказал он. — Я прикажу приготовить для вас комнату.

Я улыбнулась. Улыбка вышла вымученной, больше похожей на гримасу.

— Леди, мы не выпили чай, — напомнил он.

— Простите, — покачала я головой. — Мне сейчас ничего не лезет в горло. Я хочу как можно скорее отправиться на место… прощания с сыном.

— Конечно, — генерал поднялся, подошёл к двери и распахнул её.

В приёмной сидел его адъютант. Генерал бросил ему короткий приказ:

— Сопроводишь леди Дрэдмор до поляны. А потом будешь полностью в её распоряжении. Всё, что ей понадобится — исполняй. Леди останется у нас на одну ночь.

Адъютант вскочил, щёлкнул каблуками.

— Меня зовут Генри. Я буду рад помочь вам, — произнёс он.

Высокий, статный, светловолосый. Глаза голубые, собранные волосы перехвачены в высокий хвост. Молодой, красивый. Казалось бы, вполне симпатичный дракон. Но в его ледяных глазах таилось что-то такое, от чего по коже побежали мурашки.

А еще я уловила странную оговорку. «Останется на один день».

А что, если я не захочу? Куда мне возвращаться? Некуда. И не к кому. А здесь я ещё не простилась со своим сыном.

Но это я пока придержала при себе.

Мне предоставили лошадь. Обычная тонконогая кобыла, немного резвая. Для меня это не было проблемой. Хотя я отметила — могли бы дать спокойного коня. Но снова оттолкнула сомнения. Сейчас меня топило отчаяние, и всё вокруг казалось подозрительным.

Генри взлетел на своего коня — монструозного, мощного, из той же породы, что и у моего мужа.

Вспомнила слова генерала.

Его личный адъютант будет сопровождать меня неотлучно. Для чего его приставили ко мне так надолго? Даже когда мы вернёмся в деревню, я не могу заблудиться в этих трёх улицах.

Но, возможно, это считалось милостью генерала? Возможно, это диктовало положение моего мужа.

Или же всё было иначе?

Но, что бы это ни значило, я не знала всех армейских порядков и не могла судить.

Мы ехали молча. Я и не пыталась заговорить. О чём мне говорить с чужим человеком?

Я следовала за спиной Генри. Узкая лесная тропинка тянулась всё дальше. Место боя было в четырёх часах езды. Но я почувствовала его задолго до того, как мы подъехали.

Запах. Оттуда тянуло смертью. Болью. Кровью.

Я не говорю даже о смраде чёрной крови нежити, которой пропиталась земля. Нет. Я чувствовала саму землю. Природу. Она стонала, плакала, отравленная этим ядом.

И плакала так же горько, как плакала моя душа.

Сейчас та часть леса оплакивала всё живое.

И ещё не скоро там сможет возродиться жизнь.

Мы сейчас понимали друг друга. Были объединены одной болью и потерей.

Мы плакали обе.

Природа «шумела»