Искупление варвара - Руби Диксон

— Тогда…

Все, что он еще говорит, теряется, когда два охотника с оглушительным треском раздвигают ребра. Когда они это делают, тело существа дергается. Я отшатываюсь на несколько футов, пытаясь увернуться от ног, потому что не хочу, чтобы меня запинали.

Бек рычит и набрасывается на меня.

БЕК

Она убегает.

Снова.

Маленький, грязный человечек со вздорным характером снова пытается сбежать? Гнев и разочарование взрываются во мне, когда она отступает на несколько шагов, ее большие глаза расширяются от страха. Я помню, что Лиз была полна страха, когда ей дали кхай, и другие тоже противились. Этот человек — бегун.

Инстинкт берет верх, и я хватаю ее, сбивая на землю. Я ослабляю хватку, стараясь не причинить ей боли.

Затем она издает какой-то звук, тихий вскрик ужаса. Брыкаясь, она вырывается из моей хватки. Ее нога попадает мне в челюсть, и я чуть не откусываю себе язык от силы ее удара. Однако я полон решимости: она никуда не денется.

Моя.

Я рычу и хватаю ее за лодыжку, даже когда она отползает назад, и она издает еще один ужасный тихий плачущий звук. Теперь она бьется не на шутку, ее глаза дикие, как у пойманной в ловушку двисти. Я знаю этот взгляд. Я знаю, что она не перестанет биться, пока не освободится, как бы сильно она ни навредила себе.

Поэтому я прижимаюсь крепче и использую свою руку, чтобы прижать обе ее руки к бокам. Она сердито бьется, ее ноги брыкаются и молотят по моим бедрам. Если бы она была чуть больше, то нанесла бы настоящий ущерб, осознаю я с печальным восхищением. Как бы то ни было, единственное, что болит, — это моя челюсть.

— Бек, какого хрена? — кричит Лиз.

— Она убежала, — выдавливаю я, неся свою извивающуюся ношу к Таушену и Харреку, которые осторожно вытаскивают сердце из груди са-кoхчка. — Сначала дайте этой кхай.

— Ты пугаешь ее, — говорит мне человек по имени Чейл. — Она не любит, когда к ней прикасаются!

Я игнорирую ее. Этот человек не может продолжать убегать. Не сейчас, когда ей нужен ее кхай. Я хватаю ее за подбородок свободной рукой и делаю все возможное, чтобы заглушить ее всхлипы, хотя даже при этом чувствую себя чудовищем.

— Я буду держать ее неподвижно. Харрек, порежь ее, а ты, Таушен, дай ей кхай. Сделайте это быстро.

Они кивают и приступают к работе. Харрек наклоняется со своим ножом, неохотно глядя на меня, прежде чем заговорить с маленьким человечком, который даже сейчас извивается в моих руках, как будто она будет бороться до последнего вздоха.

— Прости меня, малышка.

Она дергается, издавая еще больше хнычущих звуков, когда его нож вонзается сбоку в ее шею. Это церемониальный разрез, и неглубокий, но я ненавижу, что это приходится делать, а она так полна страха. Эта девочка такая храбрая по сравнению со своими подругами. Я прижимаюсь подбородком к ее макушке.

— Тссс. Скоро все закончится, — шепчу я ей достаточно тихо, чтобы это было слышно только ей. — Я не позволю им причинить тебе боль.

Ее извивания замедляются, дыхание все еще хриплое и учащенное, но я радуюсь, когда Таушен достает длинный блестящий кхай. Он очень сильный. Хорошо. И я еще больше радуюсь, когда она обмякает в моих руках, когда он исчезает в ране, и начинается работа кхая.

Я должен опустить ее на снег, дать ей отдохнуть. Вместо этого я прижимаю ее к себе, защищая, даже когда она без сознания. Когда она проснется, я извинюсь за свое грубое обращение с ней. А до тех пор я буду крепко охранять ее. Я прижимаю ее маленькое тельце к своей груди.

Чейл тут же подбегает ко мне и хлопает по руке.

— Что за хрень? Я же говорила тебе, что она не любит, когда к ней прикасаются, а ты с ней грубо обращаешься! Неужели так со всеми нами будут обращаться?

Я обнажаю перед ней свои клыки.

— Если ты попытаешься убежать, то да.

Ваза встает перед Чейл.

— Бек, будь благоразумен…

Я рычу на него. Он принимает сторону женщины, потому что хочет, чтобы она была в его мехах. Он очевиден.

— Я делаю то, что лучше для женщины, Ваза, и ты это знаешь. Если она сбежит, мы рискуем потерять кхаи, и тогда нам придется выслеживать другого са-кохчка.

Он медленно кивает.

— Тогда, по крайней мере, опусти ее, чтобы другие люди не были так напуганы.

Напуганы? Потому что я держу в руках маленькую, грязную? Я смотрю вниз на женщину и понимаю, что прижимаю ее к своей груди. Ее грязные волосы задевают мое лицо, и от ее вони слезятся глаза. Но… желание защитить ее почти непреодолимо. Она так напугана, что не следит за собой, поэтому я должен присматривать за ней. Конечно, они это видят.

Но Лиз смотрит на свою пару, а затем указывает на меня. Рáхош выходит вперед и протягивает руки.

— Я отнесу ее подальше, и Лиз присмотрит за ней. Ты пугаешь остальных.

То, что он говорит, имеет смысл. Это не должно иметь значения, буду ли я держать ее в руках или стоять на страже. Однако мысль о том, чтобы отдать ее ему, ощущается как удар под дых. Я не знаю, почему я чувствую такую привязанность. В моей груди тихо. Это не резонанс. Тогда в чем же дело?

Неохотно я передаю ее ему, ненавидя то, как склоняется ее голова, когда он несет ее к Лиз. Он должен был поддерживать ее за шею. Он должен укутать ее ноги теплым мехом, чтобы она не замерзла. Он должен…

— Ты собираешься стоять там весь день, как каменный, или мы можем отдать другим людям их кхаи? — спрашивает Харрек сухим от веселья голосом. — Я могу попытаться обойти тебя, но ты намного крупнее их.

Я поворачиваюсь и хмуро смотрю на него, а затем удаляюсь.

***

Один за другим люди получают свои кхаи. Они немедленно теряют сознание, соскальзывая на снег в глубоком сне, который необходим их телам, чтобы приспособиться к переменам. Однако они оказались храбрее, чем я ожидал. Даже розовогривая не заплакала, когда нож был поднесен к ее горлу и сделан небольшой надрез.

Мы накрываем их одеялами, устраиваем поудобнее под деревьями и ждем. Рáхош разводит костер для своей пары, а мы охраняем большую тушу от хищников, которые могут забрести в этот район. Са-кoхчк не очень вкусен в еде, но такое количество мяса и меха пригодиться,