Искупление варвара - Руби Диксон

свою промежность, волнуясь. Я никогда раньше не чувствовала такой нужды как не сейчас. Поскольку я была едва ли подростком, когда меня украли, я пропустила все, что делают нормальные девушки — свидания, флирт с мальчиками, выпускной бал. Большую часть этих лет я провела в клетке, а все остальное время меня выставляли напоказ как домашнее животное. Если бы я когда-нибудь проявила хоть малейший намек на сексуальную потребность, мои хозяева либо попытались бы скрестить меня с другим рабом, чтобы произвести больше домашних животных, либо взяли бы эту задачу на себя. Поэтому я позаботилась о том, чтобы никогда не казаться кем-то иным, кроме хрупкой грязной зверюшки.

Я никогда даже не прикасалась к себе как следует, хотя и думала об этом несколько раз. Но уединение было роскошью, да и необходимости в этом не было. Я прекрасно себя чувствовала, не прикасаясь к себе.

Теперь в этом есть нужда, причем с удвоенной силой.

Я не знаю, что делать. Я не знаю, как от этого избавиться. Все, что я знаю, это то, что у меня болит глубоко внутри, и мои соски затвердели, и я чувствую себя… беспокойно. Нерешительно. Полной жажды чего-то, что я не могу описать.

По крайней мере, я не могу описать это, пока кто-то не подходит к моей кровати и не откидывает меха, показывая меня миру.

Я не удивилась, увидев, что это самый злой из них — Бек. Мои руки взлетают к груди, чтобы прикрыть трепещущее сердце, и я задыхаюсь от шока. Он смотрит на меня сверху вниз своими жесткими глазами-щелочками, его рот сжат в твердую линию, в которой нет ни капли мягкости. Мгновение спустя я понимаю, что не сердце мое трепещет. Это моя совершенно новая вошь, и она резонирует.

Ему.

Тому, кто пугает меня больше, чем все остальные. Тому, который набросился на меня в тот момент, когда я подошла к упавшему существу. Тому, кто обхватил меня своими руками и поверг в слепую панику. Я смутно помню, как ударила его ногой в челюсть, но я также помню, что он прижал меня к себе и держал мое лицо, чтобы другие могли порезать меня, и я ненавидела каждый момент этого.

Я также помню его голос, мягкий и успокаивающий, как будто он пытался утешить меня. Однако это не вяжется с моими воспоминаниями, поэтому я отбрасываю это и обвиняюще смотрю на него снизу вверх.

— Ты, — бормочет он, отбрасывая одеяло и присаживаясь на корточки рядом со мной. Он выглядит задумчивым, а затем медленная, голодная улыбка расплывается по его лицу, когда он наблюдает за мной. Его рука прижимается к сердцу, и я слышу, как его вошь жужжит в такт с моей, их шум заглушает мои чувства.

Я наблюдаю за ним, не зная, что он собирается делать сейчас. Швырнет меня на снег и овладеет мной силой? Не имеет значения, что другие находятся поблизости — я не знаю этих людей и на что они способны. Я точно знаю, что им наплевать на наготу, потому что я видела много голубых обнаженных тел — и человеческих женщин тоже — за те несколько дней, что мы пробыли в их деревне.

— Моя пара. Я должен был догадаться, — говорит он тихим голосом, его глаза блестят. — Такой маленький боец.

Мне сейчас не хочется драться. Я хочу снова забраться под одеяло и спрятаться от всего мира. Я хочу, чтобы все это оказалось дурным сном. Вместо этого я думаю о его больших руках, когда он схватил меня раньше, и меня переполняет чистый, неумолимый страх. Этот человек прикоснется ко мне, и это будет больно. Разве может быть по-другому? Совсем недавно он так грубо обращался со мной, и я вытягиваю одну грязную руку, ища синяки, потому что мне все еще больно. Конечно же, на моей руке, там, где он схватил меня, остались отпечатки пальцев. Я смотрю сверху вниз на них и на него с укором.

Он видит их, и выражение его лица — не что иное, как ужас. И это… удивляет меня. Я ожидала услышать что-нибудь вроде «Я же говорил тебе не убегать», или «Вот что случается, когда ты плохо себя ведешь», или «Привыкай к этому, сука». Я, конечно, не ожидаю, что он побледнеет, его горло будет работать так, как будто ему трудно глотать.

— Это от меня? — спрашивает он.

Я просто свирепо смотрю на него. Он что, думает, я волшебным образом причиняю себе боль, пока сплю?

Бек проводит рукой по лицу, жесткие линии его рта становятся еще более глубокими.

— Мне… стыдно. Прости меня. — Он протягивает руку, беря меня за локоть. — Дай мне посмотреть на это.

Я отшатываюсь, мой желудок скручивается при мысли о том, что я позволю ему прикоснуться ко мне. Прикосновения — это нехорошо. Они ведут к другим вещам. Я видела, как это случалось слишком много раз раньше.

— Что ты делаешь? — кричит кто-то, и я понимаю, что это Лиз.

Бек поворачивается к ней, и в этот момент я протягиваю руку и забираю свои одеяла обратно. Он оглядывается на меня с удивлением на лице, и наши глаза встречаются. На мгновение мне кажется, что я тону в его ярко-голубых глазах. Я там в ловушке, и моя вошь жужжит и поет у меня в груди еще громче, заставляя мои соски покалывать и болеть под толстой кожей моей туники. Кажется, он задерживает дыхание, и воздух вокруг нас словно наэлектризован.

И боже, я до смешного мокрая, мой пульс бьется так сильно, что кажется, будто моя вошь тоже заставляет его петь.

Ботинки Лиз хрустят по снегу, когда она приближается, и она хмуро смотрит на Бека, который все еще стоит на коленях слишком близко ко мне.

— Ты не должен… — ее голос затихает, а глаза расширяются. — О, ты, должно быть, издеваешься надо мной. Вы двое нашли отклик? — Она переводит испуганный взгляд с меня на Бека и обратно, а затем снова на меня.

Бек выпрямляется, его тело становится высоким и сильным, восхитительным и пугающим одновременно. Его хвост раздраженно подергивается, когда он встает.

— Она моя пара. Наши кхаи сделали выбор.

Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в его голосе звучит гордость. Если это так, то я подозреваю, что даже мой слой грязи не защитит меня от его внимания. По какой-то причине эта мысль заставляет меня крепче сжать бедра.

Лиз выгибает бровь, глядя на него, а затем смотрит на меня сверху вниз.

— Да,