Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

Не спасли бы они его отца, ни в жизнь она бы с ним не свела знакомства!

Поверенный не оборачивался, но то Слепцову и не требовалось.

— Какая встреча! — он сам не понял, как оказался у столика в углу. Надо же! Будто вздумали тут секретничать! — Не помешаю? — Василий уже взял стул у соседнего стола, предназначающийся, очевидно, для гостя, которого ждал одинокий чиновник средней руки. Судя по костюму, бедолага положил месячное жалование за сегодняшний ужин. Мужичок что-то крякнул – напрасно.

Краем глаза он отметил, что Павлов еле заметно выпрямился, рука его взялась за хрусталь фужера. Но пить не стал, и улыбка не померкла. Если бы не почти невидимое напряжение всей его фигуры, Слепцов мог бы допустить, что вторжение нисколько не озаботило присяжного.

Хозяин вечера поприветствовал вторженца, Алиса же, так и сидела, едва приоткрыв ротик.

— Ах да, прошу простить. Не вежливо было бы не подойти, не поздороваться, — до сего дня Василий не думал, что можно говорить не разжимая зубов, но глядя на два наполненных, мерцающих в свете ламп бокала, на ладони, лежащие так близко на столе, он по-другому и не мог. — Какое-то событие? Что-то отмечаете?

— Что вы, ничего особенного, — Павлов продолжал улыбаться, поглядывая на Алису, плечи его понемногу вновь расслаблялись. — Отважились на шалость, — озорная, открывающая белоснежные зубы улыбка озарила его лицо, собирая у глаз морщинки.

Штабс-капитан невыносимо, мучительно сдерживал желание прорядить это природное украшение присяжного.

— Алиса Ивановна уговорила меня показать ей самое злачное место столицы. Вот я и поддался её уговорам, — Павлов сверкнул предупреждающе глазами.

Один, два, три – выдох.

— Что ж, и действительно, места дряннее в Петербурге не сыскать.

Павлов выдохнул через нос. А Василий едва не вскипел: за кого он его принимает? Может подозревать в унизительной, нечестной игре? Или что, ещё хуже, что он мог бы себе позволить здесь, сейчас, при барышне, пуститься в разговоры о борделях Питера?

— А что вы здесь делаете? — опомнилась Алиса. Но перед тем сделала глубокий глоток, разом опустошив полбокала.

Этак она опьянеет. А пьянеть в компании этого прощелыги…

— По службе.

Павлов усмехнулся, Девица Кос выпучила на него глаза.

Экая у неё мимика, ещё живее, когда она во хмелю.

Василий позвал официанта, подозревая, что Сытова может скоро выйти из гримёрки. Распорядился об ужине.

— Василий Александрович! — Павлов вмиг перестал улыбаться, поднялся, рука Слепцова усадила его назад.

— Поглядите на госпожу Кос. Что шампанское с ней делает, — игнорируя, как краска заливает нежно-белую кожу, продолжил: — пусть закусывает, да не пьёт больше, не то домой не сможет показаться.

— Мы заказали ужин, к вашему сведенью, — пыхча, как паровоз прогрохотала девица во хмелю. Глаза её, голубее неба, чуть остекленели, сделавшись и вовсе сказочными. Она потянулась к бутылке, не давая Павлову инициативу, подлила себе сама.

Дверь гримёрки приоткрылась, показав Сытову, которая тащила за собой танцорку.

Худосочная девица, едва прикрытая, да и то отчасти, упиралась, шла с явной неохотой. Лицом была свежа, умыта, без грамма краски, с покрасневшими глазами.

— С теми мерзавцами, что спаивают порядочных барышень, я считаю своим долгом расправляться, — сказал, словно ни к кому не обращаясь и поднялся, возвращая себе свой прежний, до Алисин вид. — Приятного аппетита. Я скоро освобожусь и сам отвезу вас домой.

— Да с чего вы…

— Тшшш, — зашипел Павлов, накрывая нежные пальчики Алисы своей ладонью, тем самым усаживая её, было поднявшуюся следом за Слепцовым. — Тем более, что никто не станет спаивать… порядочных барышень, а наш бравый капитан возвращается к тем, которых спаивать можно, и даже нужно.

Времени, ставить щегла на место, не было. Сытова обвела зал взволнованным взором и остановилась на Слепцове.

— Вы освободились? — он стал спиной к залу.

— Ещё немного, милый. Сейчас вот, дуру эту отведу, и я полностью ваша, — её пышная, вываливающаяся из платья грудь вздымалась часто и грузно, тяжело.

— Что с ней? Она чем-то провинилась?

— Провинилась, — зло зыркнула Александра Ивановна. — Ещё как провинилась! Забыла, дура, где работает, да что делать требуется.

— Вы врёте! — голос Алисы прозвенел из-за спины Василия.

Он обернулся – не померещилось.

Нет, конечно, увидев её в аквариуме, он сразу понял, что легко не будет, но что так, что она вздумает вмешаться, сунет свой носик… такое чревато полным провалом! И Павлов этот её ручной, куда глядел?

Знамо куда…

— Она врёт, Василий Александрович! — он мысленно застонал, — эта девушка танцевала на сцене. Потом к этой мадам подошёл тот человек, — разгневанная барышня ткнула пальцем в зал, — он дал ей деньги! А она взяла! Мне…

— Тише ты! — шикнула Сытова.

— Мне Николай всё рассказал!

Николай?!

— Тише ты, дура! — уже громче от Сытовой.

— Я бы попросил.

Кто сказал это громче: задвинувший Алису себе за спину Павлов, или Слепцов – не ясно.

— Вы торгуете девушками, как живым товаром! Какая мерзость! Вы – женщина! Подкладываете девочек под каждого, кто может заплатить…

— Барышня… — попытался Василий, да куда там! Плохо то, что они начали привлекать внимание, а в особенности – Алиса.

— Ладно бы они сами!

— Алиса Ивановна, — от Павлова.

Проще паровоз остановить!

— Вы заставляете их! Эта как та же проституция, — Василий почувствовал, как у него краснеют кончики ушей, — только хуже! Рабство!

— Да уймите же кто-нибудь эту ненормальную, Бога ради! — Сытова повисла на руке Василия, явно вознамерившись отчалить в обморок. При том, что руки своей танцовщицы она так и не выпустила.

— Николай Владимирович! — стоило только Слепцову к нему обратиться, как Павлов едва кивнул. Дальше капитан смотрел сквозь пелену, уговаривая себя: так надо, дело прежде всего, Павлов – человек чести, он не станет вредить Алисе…

Смотрел, как чужие руки уверенно легли Алисе на плечи – хорошо та в плотном платье, мягко, но безапелляционно развернули и направили к столику. Как мужское лицо приблизилось почти к самому Алисиному лицу и губы что-то горячо зашептали.

Потом, сперва дело. Сделает дело, тогда и другим, своим займётся.

— Это правда? — он и сам знает, что правда.

Как знает и то, что танцовщицы и певицы – шваль одной крови.