Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская

— У нас еще одна новая анха.

— Из трущобных? Почему не с нижними?

— Потому что там есть на что посмотреть, — улыбнулся Ладуш. — Интересный экземпляр. Как раз для тебя. Оценишь?

— Что, психованная? Сами не справляетесь?

— Владыке и так есть чем заняться, а у этой течка на носу. Не захочешь — отдам Вагану или Асору.

— Надеюсь, она не рыдает, — Дар хищно прищурился и погладил рукоять сабли. — После сегодняшней психушки мне только соплей не хватало.

— Нет, до слез там далеко, зато близко до убийства всех, кто подвернется. Пока ее мыли и осматривали, пришлось всех слуг собрать, держали, как припадочную. Ты не поверишь. Потом вроде поутихла, но что-то мне подсказывает…

— Разберемся.

До сераля шли молча. Дворец уже погрузился в сонную тишину, и Ладуш предвкушал, как покажет Дикую Дару и — спать, спать. После столь долгого, утомительного, богатого на странные и пугающие новости дня передышка необходима. Тем более что день завтрашний обещает хлопот и тревог не меньше.

Надежды на отдых разлетелись вдребезги, едва Ладуш отпер дверь сераля.

Сначала он услышал яростное шипение Лалии, настолько непохожее на ее обычный мягкий, тихий голос с презрительно-насмешливыми интонациями, что Ладуш даже не сразу ее узнал:

— Если ты, ублюдочная тварь, сейчас же не успокоишься, я встану, и ты ляжешь надолго!

Затем в глаза бросились осколки древней стеклянной вазы, украшавшей общий зал со времен деда нынешнего владыки. Покрывавший пол мягкий ковер с ворсом по щиколотку сберег бы самое хрупкое стекло, так что вазу, видимо, со всей дури шваркнули о стену. Ладуш мимоходом пожалел утраченное произведение искусства, столь же мимоходом возмутился, что беспорядок до сих пор не убрали, но и жалость, и возмущение тут же отступили перед тревогой. Казалось, сами стены в серале кричали: поспеши, иначе случится непоправимое! Сардар втянул носом воздух, напрягся.

— Какого хрена здесь творится? Ладуш, весь свет, быстро! — заорал он, рванувшись вперед. И сераль мгновенно взорвался криками, причитаниями, приглушенными всхлипами и раздраженными голосами.

Из комнаты выскочила расторопная Мирана, сама бросилась зажигать все, что не горело.

На Ладуше повисли Гания и Нарима, заламывая руки и наперебой жалуясь.

— Заткнулись все! — рявкнул Дар, и Ладуш, стряхнув с себя перепуганных анх, бросился к нему, понимая, что непоправимое уже случилось. — Ты долбанулась? Дура! Психичка больная! — он прижимал к полу Дикую, вдавливая колено между лопаток и стискивая на весу располосованное запястье. Окровавленный осколок вазы валялся рядом. Ладуш схватил простыню, кромсал на ленты, раздумывая, глубоко или нет та успела изрезаться, не истекла ли уже. Но судя по тому, как билась под Даром, Дикая пока не собиралась умирать.

— Пусти, пусти, зараза! Свали с меня, урод!

— Да я тебе шею сверну, курица безмозглая! — Дар схватил ее за волосы, ткнул лицом в ковер. Ладуш уже перетягивал запястье, с облегчением понимая — нет, не сильно, то ли не успела как следует, то ли жажда выжить оказалась сильнее дурацкой блажи!

— Что, не вышло? — Лалия стояла в проеме, скрестив руки на высокой груди, и наслаждалась зрелищем. — Ай-яй-яй, какая жалость, недорезалась.

— Катись ты, гадюка недобитая! — выплюнула Дикая и получила от Дара увесистый шлепок по заднице.

— Ты мне потрепись еще! Что там? — нетерпеливо спросил он.

— Жить будет, — сказал Ладуш.

— В карцер ее закинь. Пусть полежит там и подумает о вечном! Связать не забудь. Идиотка недоношенная! Владыка узнает — голову снесет к бестиям. Или оставит гнить в яме. Этого хочешь, дура?

— Владыка узнает, — хмыкнула Лалия. — Уж я об этом позабочусь.

— А ты куда смотрела? — Дар обернулся к ней, наверняка сразу заметил и не второпях наброшенный халат, и отсутствие даже признаков сна на красивом тонком лице.

— Не моя забота, — ответила Лалия. — Моя вон там, напротив, воет не затыкаясь, но живая и в сознании. Так что сами разбирайтесь с этой идиоткой.

Отвернулась и ушла, видимо, решив, что все интересное здесь уже закончилось. А Дикая снова забилась, извернулась, пытаясь достать Сардара зубами, и тот скрутил ее уже не шутя, так что та только дернулась и наконец затихла.

— Тащи вниз.

— Возьмешь ее? — спросил Ладуш.

— Возьму. Скажешь, когда потечет. Но до тех пор пусть сидит в карцере.

Дар ушел, а Ладуш окончательно распрощался с мечтами об отдыхе. Пока переместили Дикую в карцер, приковали надежно, проверили еще раз повязку, чтобы вдруг не разодрала ненароком. Пока, поднявшись наверх, разогнал по комнатам взбудораженных происшествием анх, вызвал обслугу, велел убрать кровь и осколки, а заодно проверить, не припрятал ли кто острую стекляшку: анхи в серале владыки никогда не пытались свести счеты с жизнью, но вот кинуться на соперницу могли. Пока шел по комнатам быстрый, но тщательный обыск — избавили от него только Лалию, как митхуну и самую здесь здравомыслящую. Пока, мечтая уже не о сне, а хотя бы о кофе, Ладуш смешивал с вином успокоительное и силой вливал его в потерявшую края Линтариену. Та, конечно, долго держалась, до комнаты дошла спокойно, хотя ее уже трясло, но здесь сорвалась — за весь день сразу. Ладуш покачал головой: зря владыка таскал ее в пыточную. Такое зрелище не для анхи. Оно и стало, похоже, последней каплей, и теперь новенькая выла, выплескивала из себя этот ужас, ничуть не заботясь об ушах окружающих.

В общем, когда в серале установилась наконец благословенная тишина, за окнами уже занимался рассвет, и ложиться не было никакого смысла. Ладуш умылся душистым бодрящим настоем, который неплохо снимал признаки усталости с лица, возвращая коже краски и упругость — незаменимая вещь для призванных к владыке анх. Велел принести кофе и завтрак и устроился в мягком кресле — полчаса передышки и спокойствия никому еще не вредили. Потом нужно поговорить с непонятным профессором и разобраться с анхами в пыточной. Отобрать хорошеньких и здоровых, привести в надлежащий вид и отправить в подземелья, к нижним. Остальных… Ладуш вздохнул. Участь остальных была незавидной, но в казармах уже давно сидели на голодном пайке. Может, кому-то повезет понравиться рядовому или новичку из недавнего пополнения — защитят, пригреют. А если нет — что ж, значит, такая судьба.