Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова

— Съешь одну, — я по глазам видела, что такое лакомство для мальчишки недоступно. Он угрюмо покачал головой. — Съешь, я разрешаю.

Он, так и не посмотрев на меня, ухватил одну.

— Мамке.

— Возьми тогда еще.

— Не можно. Велица ругать станет, ежели узнает.

— Не узнает, — я поднялась, высыпала все сливы назад в тряпицу и вручила Палеку. Тогда он сунул в рот ту, что держал в кулаке. Зажмурился от удовольствия.

— Скажи, а куда ты тащил тяжелые ведра?

— Когда? — взгляд честный-честный.

— Вчера. Ты еще от меня убегал.

— Вот еще. Зачем мне надобно с помоями бегать?

— С помоями? — вот не показалось мне, что в ведрах помои. Куски печени и требуха. Я видела однажды, как разделывали коровью тушу.

— Ну да. Их с центрального входа выливать в обрыв не можно. Весной вонять начнут. Приходится таскаться к морю через задний двор.

— А кто рычал в пещере?

Палек задумался. Почесал макушку.

— А! Так море же!

— Не похоже, — я поджала губы, не соглашаясь с объяснением.

— Ну как же! Внизу в пещерах бьет ключ, а когда море волнуется, то доплескивается до горячих камней. Вот и получается страшный звук. Хорошо еще паром не обдало. Вы это… будьте поосторожней.

— Спасибо. Я буду.

Мальчишка убежал, а мой измученный мозг получил новую пищу для размышлений. Не поверила я, что мясной сбой нужно вываливать в овраг, как помои. Что за расточительство? У охраны есть псы, лучше бы им скормить. И звук тот вовсе не был шипением.

* * *

— Тук-тук-тук! К вам можно?

На пороге стояла фрейлина короля. И опять в моей памяти ожили ее трясущиеся сиськи. Прямо наваждение.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- Леди Милена? Так вас, кажется, зовут?

Я стояла каменной статуей. Зачем фаворитка здесь? Она видела, что я в купальнях наблюдала за ними? Пришла укорять в неприличном поведении? Хотя… Неприлично было с ее стороны предаваться страсти в людном месте. Ну и что, что рассвет только-только занялся? Разве я не могла захотеть освежиться после долгой ночи?

М-да. Вот почему они там были. Пришли освежиться после долгой ночи, ну, и опять не удержались.

— Меня зовут Фиордес. Можно без леди. Я бастардка маршала Плюсса. И, если вас не смутит, походная жена короля, — она рассмеялась, и ее грудь опять заколыхалась. Я отвела глаза. Ну неприлично иметь такие большие сиськи.

— Что вас, Фиордес, привело ко мне? — вблизи она казалась еще красивей. Ни единого пятнышка на безупречной коже, строгие линии бровей, четкие очертания верхней губы, милая припухлость нижней. Губы, которые целовал король.

— Мне очень понравились ваши рисунки. Один из них Таллен даже повесил в своем кабинете. Этот тот, где дракон в ярости рвет когтями крышу башни. А вокруг беснующиеся волны. Я прямо услышала, как они оба ревут: ящер и море.

— И?

Тут она деланно засмущалась. Поднесла ноготь к губам, погрызла его жемчужными зубами.

— Не могли бы вы нарисовать мой портрет? Я бы повесила его в королевской спальне. Чтобы Таллен видел, какую бы женщину он туда ни привел, я лучше.

— Вы ревнуете?

— О! Мы уже столько раз расставались и вновь сходились, что всех остальных можно считать временными, а я постоянная.

— Мне говорили, что король бывших любовниц выдает замуж или отправляет в монастырь, — про каторгу я принципиально умолчала. — Это правда?

— Правда, — Фиордес вздохнула. — Меня тоже отдал. Генералу Кройцу. Слышали о таком? Пограничник-герой, орденоносец, кавалер королевской звезды…

— И где он сейчас?

— Все там же, на границе. Вернусь, привезу ему очередной орден. Так как насчет портрета? — она подошла к зеркалу, поправила идеально лежащие волосы. — Я бы была не против, если бы вы изобразили меня обнаженной… Ой, какой красивый цвет помады! — она держала в руках одну из баночек леди Шер. — Можно?

Я рассеянно кивнула. Фиордес обмакнула пальчик и уверенными движениями нанесла помаду на губы.

— Великолепно! — она полюбовалась своим отображением. Цвет действительно подошел как нельзя лучше. Губы стали сочными, яркими. Такие с особым наслаждением будет целовать король. Бедная леди Шер, знала бы она…

— Я никогда не рисовала людей и, боюсь, у меня не хватит таланта передать всю вашу притягательность.

— А если я щедро заплачу? — Фиордес облизала губы. Вкус у помады тоже был хорош. Фаворитка вернулась к баночке, зачерпнула новую порцию краски и, сунув палец в рот, от удовольствия закрыла глаза. — М-м-м, как поцелуй бога. Подарите мне эту помаду.

— Я…

— Спасибо, милая, — она чмокнула меня в щеку, оставив влажный след. Я непроизвольно вытерла его салфеткой. — Встретимся после ужина… О, нет! Лучше завтра на рассвете! Освещение утром гораздо ярче.

Фиордес ушла, оставив сладкий запах духов. Удивительная женщина. Она не просит, она диктует. Видимо, годы, проведенные рядом с королем, и ее сделали такой же самонадеянной.

Теперь придется извиняться перед Шер за помаду, которую я не смогу вернуть. Надо бы попросить Фурдика поискать такую же в столице. Я посмотрела на салфетку, на которой остались следы краски.

* * *

Обед я тоже пропустила, а вот на ужин за мной прислали.

— Его Величество потребовали, чтобы вы присутствовали, — церемонно сообщил мне Фурдик, передавая пакет с кистями и красками.

— Хорошо, — я была расстроена. И вовсе не из-за того, что мне вновь придется надевать ту же юбку и рубашку. Я откровенно трусила. Что скажет король? Не станет ли намекать на мое позорное подглядывание?

Ну почему со мной так? Кто-то ведет себя непристойно, а в виноватых хожу я?

* * *

Я вошла, когда король с любовницей уже сидели за столом. Фурдик поднялся, пододвигая стул. Мое лицо горело огнем.

— Леди Милена? — я подняла глаза на Таллена. Слава богам, в них не было той утренней усмешки. — Я слышал, вы хотите покинуть нас?

Велица запыхтела как виноватый дракон.

— Да, я…

— Я запрещаю вам выходить за пределы крепостной стены.

— Но…

— Без возражений. Я в ответе за вашу жизнь.

— Я бы хотела спуститься в деревню, — я скрутила до боли в пальцах салфетку, прежде чем решилась произнести следующее: — В лавку. Мне не в чем ходить.

Король нахмурился, сосредоточил взгляд на моей рубашке.