Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова

пальцы в кулаки, готовясь ударить. Я понимала, подруга давала мне время улизнуть. И я побежала.

Зря. Надо было крадучись удалиться. А я вновь, как когда–то в играх с Игорем, вызвала охотничий азарт. На этот раз у его брата. Только по крику Зоры: «Беги!», я поняла, что за мной гонятся.

Петляя между могилами, перепрыгивая через некоторые, скользя по снежной корке, я неслась изо всех сил. Молилась, как бы не упасть: широкая юбка то и дело путалась между ногами. Уже на краю кладбища, когда до сожженной деревни было рукой подать, а оттуда два шага до обоза, Горан меня нагнал.

Дотянувшись, он цапнул за пуховый платок. Я в него некрепко замоталась, а у могилы Игоря и вовсе распустила узел, поэтому вылетела из платка, как вареное яйцо из скорлупы. И услышала, как Горан пораженно вскрикнул:

– Ясна?!

Нет, нельзя было бежать, оставляя его в убеждении, что он видел княжескую дочь. Если так, Горан не успокоится, начнет преследовать. А найдя и поняв, что ошибся, все равно отыщет причину, чтобы отыграться на беззащитных людях. За то, что напрасно потратил время, за то, что выглядит, обманувшись, глуподырым.

Я остановилась и развернулась. Убрала волосы с лица и, расхохотавшись, прямо посмотрела на его вытянувшуюся харю.

– Что? Нравятся тебе рыжие? Думал, княжна пред тобой? Ой, а может, ты сотворил столько зла, потому что был влюблен в Ясну? Злился, что она досталась не тебе, а твоему брату, да? Жаль, что я не она! Иначе плюнула бы тебе в лицо, чтобы показать, как ты мерзок.

– Хорошо, что ты не она, – Горан сузил глаза и двинулся в мою сторону, наматывая мой платок на кулак. – Ее бы любил и лелеял, тебя же буду держать при себе, точно собаку. На цепи. И бить каждый день за дерзость твою. Чтобы знала свое место.

Я опять громко рассмеялась, намеренно отвлекая его на себя. Знала, что ничего из обещанного не случится. Зора не даст.

Камень метко попал по темечку злыдня. Зорька хоть и выглядела тонкой и звонкой, в жилистых руках силу имела. А если помножить ту силу на злость, так вообще убить могла. Горан закатил глаза и рухнул на спину. Зорька, еще не остынув от бега, от души попинала поверженного.

– Пойдем, – протянула мне руку. – Наши петь прекратили. Скоро появятся.

– А этот?

– Пусть здесь лежит, – девчонка сплюнула. – Если найдут до ночи, выживет, а если нет – туда ему и дорога. Замерзнет, как пес подзаборный. Но если хочешь крови поганой, давай убьем его. Отомстим за твоих мать и отца. Камнем как следует саданем, чтобы больше не поднялся, а?

Я схватилась за горло.

– Нет, не надо. Не хочу быть такой, как он. Сам свою смерть найдет.

Я наклонилась, чтобы взять намотанный на руку Горана платок. Но даже будучи беспамятным, тот держал его цепко. Пришлось постараться. Когда вытягивала последний уголок, нечаянно дотронулась до сжатого кулака и вновь почувствовала, как больно обожгло огнем.

Я увидела дерево. Большое. Ветвистое. Со свежими, умытыми дождем листьями. Крона его, волнуясь под напорами ветра, шумела. Но радости в том шелесте не было. Ветер выл погребальную песнь. Скрипели ветви, страдали, жаловались. И было от чего страдать. На одной из них висел мертвец. Черные патлы закрывали лицо. Новый порыв ветра разметал их, и я узнала Горана.

– Что с тобой, Ягори? Ты чего побледнела? Пойдем, милая! Пора!

Меня вырвало. Я вытерла платком губы и пошла, ведомая подругой.

Вскоре нас нагнали скоморохи. Дядька Петр, без слов поняв, что произошло нечто страшное, подхватил меня под руки. Доволок до кибитки и сразу же приказал трогаться. Обоз ехал без остановки всю ночь.

Преследования не обнаружилось, хотя я ясно понимала, что в этот раз смерть обошла убийцу стороной. Он выжил. Еще не пришло его время. Я даже испытала облегчение, что на руках Зорьки нет крови.

Только дядьке Петру я открылась, что я увидела пророчество. Сам Горан повесился, или нашелся мститель – не так важно. Главное, он недолго будет месить своими сапожищами мою родную землю.

– Говоришь, на дереве была зеленая листва? – тревожась, спросил Петр. – Значит, лето или ранняя осень. Знать бы, следующий год или…

– Я видела седые нити в его волосах. Может, год пройдет, а может, все десять. Но он получит зло в ответ на зло. Мокошь своего не упустит, – я приложила руку к животу, где беспокойно завозился ребенок.

Глава 9

Мерно покачивалась повозка. Клонило ко сну. Ночь прошла в тревогах, поэтому я клевала носом.

– Успела хоть с Игорем поговорить? – Петр бросил мне подушку, чтобы удобно легла.

– Успела. Только ничего не почувствовала в ответ. Ни печали, ни радости. Жаль, что в прошлое заглянуть не дано.

– Успокойся на том, что даровано, – тяжелая рука Петра легла мне на голову. Потрепала волосы. – Живи, милая, будущим. Придумала, как ребенка назовешь?

– Добромилом. Хотела бы Игорем, как отца, да не могу. Пока враг жив, нельзя ему оставлять ни зацепочки. Если меня не достанет, то может угадать своего брата в ребенке.

– А если девочка?

Петр был мягок со мной, а мне уютно рядом с ним. Словно с родным человеком. Мы оба были одиноки. Он потерял дочь, а я родителей. А вместе… Вместе нам было ради чего жить.

– Будет сын. Я знаю.

– Внучок, – с затаенной радостью в голосе произнес дядька Петр и, наклонившись, поцеловал меня в лоб.

До Града ехали больше двух недель. Погода резко менялась. То налетал злой ветер и хлестал дождем, то выпадал тихий снег. Ночевать в повозках – все равно, что обречь себя на смерть. Как бы мы не берегли одеяла, за день они успевали отсыреть и совсем не грели.

Останавливались в трактирах, где давали представление, а на ночь снимали комнаты, куда набивались под завязочку. Во–первых, снимать их было дорого, а во–вторых, холодно. Единственное, что мог предложить хозяин постоялого двора – бутыль с горячей водой или нагретый на огне и завернутый в тряпицу камень. А спать на полу, расстелив свои одеяла и прижавшись друг к дружке, было и для тела приятно, и для кармана. Делились на мужчин и женщин и расходились по разным углам.

Лишь для меня дядька Петр не жалел денег. Снимал пусть плохонькую, но отдельную