Враг моего сердца - Елена Сергеевна Счастная

слегка бледной, как будто отдающей в синеву, кожи и необычно морозного оттенка серых глаз. Бесстрастное лицо его оказалось неожиданно молодым. Хищно изогнутые крылья носа его раздражённо подрагивали: видно препирательства с местными уже успели ему наскучить. Сдержанно он оглядел Елицу в ответ – и губы его сомкнулись плотнее.

– Ты, стало быть, Нежана, которая не Нежана вовсе? – проговорил он спокойно, с оттенком интереса.

Осмыль вздохнул тяжко: и сейчас ему, видно, не хотелось, чтобы звяничане узнали, кто она такая на самом деле.

– Я-то знаю, кто я, а вот тебя вижу впервые, как и людей твоих, – Елица осеклась, заметив среди окружавших его кметей как будто кого-то из дружины воеводы Доброги. А может, просто почудилось: велеборских кметей она не видела давно.

Молодец усмехнулся криво и неспешно приблизился. Шагнул ему было наперерез Денко, да его остановили друзья, что-то торопливо зашептав.

– Люди зовут меня Леденом, – он всё продолжал обводить взглядом лицо Елицы, и между бровей его то и дело мелькала то ли озадаченная, то ли суровая морщинка. – Сын я князя остёрского – Светояра.

Люди охнули тихо: похоже, и не ведали до сего момента, кто перед ними стоял, хоть по дорогому булатному мечу, висящему у пояса, и одежде легко было понять, что не обычный он кметь и даже не воевода. Одет он был не кричаще богато, но браная ткань синей рубахи, что виднелась в чуть распахнутом вороте кожуха, и красивый плащ, вышитый по краю, подбитый волчьим мехом – всё говорило о том, кто он, едва не человеческим языком. Другое дело, что Елица могла распознать это быстрее других.

– Зачем меня ищешь? – вдоволь насмотревшись, перешла она к главному.

– Уж не на стол княжеский усадить хочу, – Светоярыч сощурился насмешливо. – Дело у меня и брата моего к тебе есть. Только о нём говорить здесь я не намерен.

– А может, всё ж скажешь? – не переставая яриться, уколол его Денко.

Леден нахмурился и повернулся к нему. Сын старейшины вовсе не сник, а только, кажется, распалился сильнее.

– Уж не с тобой ли мне совет держать прикажешь? – голос княжича сверкнул ледяной издёвкой. – Кто ты такой, знать не знаю, да только слышу тебя уж больно много.

– А ты мне рот не затыкай, сокол залётный, – оскалился Денко. – Думаешь, княжич облезлого княжества, так помыкать тут всеми можешь? И девиц уводить только по одной прихоти своей?

Елица упёрлась взглядом в парня, безмолвно призывая посмотреть на неё. Видно, много ещё дерзостей готово было сорваться с его языка, да только мысли разумные за ними не поспевали. И явные тычки большухи в спину не могли остановить разошедшегося в своём гневе отпрыска, как и тихие увещевания друзей.

– А девица, стало быть, твоя, коли ты мне в глотку готов вцепиться за неё? – показалось, чуть удивился княжич.

– Если и так, – самодовольно хмыкнул Денко. – Оспорить хочешь?

Леден покачал головой, поглядывая на Елицу.

– Не по себе ты девицу выбрал. Да и кулак в твоих соплях я марать не хочу. Сама со мной поедет.

– А если не поеду? – возразила та больше для вида.

Если бы он не был уверен, что ему удастся увезти её в Велеборск, вряд ли заводил бы сейчас такие речи.

– Лучше бы тебе поехать, княжна.

По толпе пробежал недоуменный рокот. Звяничане начали переглядываться и переговариваться тихо, все, как один, косясь на Елицу. Осмыль провёл ладонью по лицу. Все поручения, что оставил ему отец, оказались невыполненными.

– А я знала, – негромко, но нарочно так, чтобы услышали, сказала вдруг большуха Мстислава. – Знала, что непростая она. Уж так и эдак к ней, а всё нос воротит.

Денко что-то сердито сказал матери, но та только рукой махнула. Слово ведь – не воробей. Пока люди обсуждали услышанное, остёрский княжич ещё ближе подошёл – и голову пришлось задрать, чтобы ему в глаза посмотреть. Недолго они мерили друг друга взглядами, да показалось, что полдня прошло. Много можно было прочитать во взоре Ледена, но больше всего – разочарования и усталости, что, видно, преследовали его всегда. И это в столь молодые годы. Елица вовсе глухой не была и порой слышала о братьях Светоярычах многое. Что оба они воины сильные, могучей выучки и великой ярости. И что отца своего чтят безмерно и всё готовы сделать для него. И что прокляты они оба с детства самого – каждый на свою недолю. А младший Леден, как говорили, ещё и Мораной “поцелованный”. Оттого он и не жив, и не мёртв как будто. А что это значит – может, лучше и не знать вовсе.

– Ну, что, поедешь в Велеборск, княжна? – глухо проговорил он после тяжёлого молчания, во время которого словно стихли все до единого голоса кругом. – Или силой везти прикажешь?

– Боюсь, силой я тебе не позволю княжну увезти, – возразил Осмыль. – Я отцу её обещание давал.

Княжич обернулся к нему и кивнул понимающе. И очень не хотелось, чтобы лосичанской дружине пришлось вступать в бой по такому вот глупому поводу. Но оно так и случится, если нужно: все об этом знали. И знали, что остановить остёрцев не удастся. Сложно решать, когда в душе будто что-то на две части разрывается, когда не хочется ехать вместе с неприятелем в Велеборск, но ехать надо. Только хуже будет подставить своим упрямством невинных людей под гнев жестокого, как говорили, княжича Ледена Светоярыча. Кто знает, чем тогда обернётся спокойный с виду разговор?

– Поеду, – Елица кивнула. – Собраться дашь?

Леден вдруг скупо улыбнулся.

– До следующего утра можешь сбираться. И прощаться, с кем надо, – милостиво разрешил он. – А сбежать надумаешь – многие пострадают. Завтра, как рассветёт, я буду ждать тебя здесь.

Княжич развернулся и махнул своим людям. Все кмети, что блюли порядок среди звяничан, двинулись за ним средь расступившейся толпы обратно к Лосичу. Елица напоследок встретилась взглядом с Осмылем – тот вздохнул, ничего больше не говоря. Ждал он, видно, что остёрцы с боем нагрянут, убивать примутся да грабить. А оно вон как всё обернулось – и поделать с этим ничего было нельзя. Не звери всё ж – друг на друга без причины кидаться.

Незаметно подошла и Сновида – тоже промолчала. Вместе они вернулись в избу, и Елица принялась собирать вещи: что в сундук, а что в мешок дорожный. Наткнулась на тонкий кожаный поясок, к которому был привешен дивный заморский кинжал в ножнах. Золотая его рукоять с замысловатым узором из переплетённых стеблей и цветов ярко посверкивала даже в скупом свете лучин. Его подарил отец перед тем, как оставить её в Звянице. Сказал, на память, будто без подарка