Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана Змея

— Ладно. И что ты думаешь об этом?

— Думаю, что надо сделать это побыстрее.

— Побыстрее, — усмехаюсь горько. — Побыстрее можно только себя угробить, и остальных в придачу. Нас всего горстка. А предстоит взять весь город. И выстоять против целой страны.

— И… ты скажешь, что нам надо делать? — с надеждой смотрит на меня Золд.

— А то, — не могу удержаться от улыбки. — Учиться быть сильными и ловкими. Учиться побеждать. И учиться проигрывать.

На этот раз немолодой усатый аркебузир не препятствовал мне и пропустил внутрь сквозь калитку. За спиной лязгнул засов, и я сразу же почувствовала на себе пытливый взгляд нескольких пар глаз. Поколебавшись, направилась в сторону тренировочной площадки, но вредный страж, следующий по пятам, остановил меня у края невысокой каменной насыпи, ограждавшей песчаную арену.

— Дальше нельзя, донна.

— Почему?

— Дон сенатор велел следить, чтобы вы не приближались к этому зверью ближе, чем на сто шагов.

— Почему? — выдохнула я.

— Они опасны, — пожал плечами вояка. — Прощенья просим, госпожа.

Я проглотила очередное унижение и обвела взглядом полуобнаженных мужчин, что послушно встали на колени и склонили головы, но тем не менее напряженно следили исподлобья за каждым моим движением. Как их теперь много!

И Джай среди них. Его взгляд так холоден, что меня пробивает озноб. Я заставила себя отвести глаза и посмотреть на новичков, с которыми еще не знакома.

— Добрый вечер, — произнесла громко, чувствуя, как пересыхает горло. — Меня зовут Вельдана Адальяро, и отныне я ваша госпожа. Если станете бороться за честь моего имени и служить мне верой и правдой, обещаю, что с вами будут обходиться хорошо. Встаньте — и прошу тех, кто оказался здесь впервые, назвать свои имена.

Рабы молча поднялись; новички один за другим со смиренным поклоном произнесли короткие прозвища, которыми их нарекли в рабстве. Я постаралась их запомнить, хотя и волновалась так, что это оказалось непростой задачей. Надо попросить Джая составить мне полный список — настоящие имена этих людей, полученные при рождении от матерей, их родные края, сведения о семьях, о том, как долго они находятся в рабстве…

Повернувшись к топтавшемуся позади аркебузиру, я холодно велела:

— Проводите меня в контору. И приведите туда раба по прозвищу Вепрь. Да поживее, у меня мало времени.

Стражник не посмел перечить и ничем не выказал удивления. Проводив меня в небольшое прохладное помещение позади бараков, где я обычно обсуждала с Джаем дела, он поклонился и вышел. Я остановилась у окна и полной грудью вдохнула воздух, к вечеру густо напитанный влагой. Сердце бешено колотилось в ожидании встречи — наконец-то с ним, один на один…

Лязгнули цепи, и тут же хлопнула входная дверь. Я оторопело уставилась на любимого, закованного в кандалы, будто его собирались везти на Арену. Стражник расценил мой взгляд по-своему и грубо ткнул Джая в спину аркебузой.

— На колени перед госпожой, пес облезлый!

Джай пошатнулся, медленно опустился на колени и склонил голову.

— Зачем это? — ошеломленно спросила я. — Снимите с него цепи, сейчас же.

— Не дозволено, госпожа, — качнул головой усатый аркебузир. — Дон сенатор велел заковывать в кандалы всякого, кого вы пожелаете видеть, если только он не находится на расстоянии ста шагов…

— Уйдите, — прикрыв глаза, чтобы удержать непрошеные слезы, приказала я. — И не появляйтесь, пока не позову.

— Я буду за дверью, — предупредил стражник и многозначительно посмотрел на меня. — Коли что — только кликните, я мигом…

— Ступайте же, — повторила я, чувствуя, как тело сотрясает нервная дрожь.

Дверь захлопнулась. В несколько шагов я преодолела расстояние от окна до запертой двери, где стоял на коленях Джай.

— Поднимись, пожалуйста.

Он молча повиновался, загремев цепями, и мимолетно скользнул по мне стальным взглядом — обжигающе-холодным, как лед. Я шагнула ближе и обняла его, прижалась щекой к широкой груди.

— Джай, прости, — шепнула я, задевая губами его кожу, к которой прилипли вездесущие песчинки. Вдохнула запах разгоряченного тела, терпкого пота и чего-то особого — дикого, пьянящего, присущего только ему. — У меня и в мыслях не было, что тебя закуют…

Он молчал; я слышала лишь прерывистое дыхание и гулкое, частое биение сильного сердца. Не дождавшись ни слова, подняла глаза, обняла Джая за шею и хотела поцеловать, но не смогла. Упрямец не склонил голову, а достать губами до его губ я не могла бы, даже встав на цыпочки. Как же он высок! Я в полной мере осознала это только сейчас, когда он пожелал стать для меня недосягаемым.

— Ты злишься? Но почему? — допытывалась я, прижав ладони к его щекам.

Джай сердито сжал губы; под моими пальцами на высоких скулах отчетливо ходили желваки. Теперь он не смотрел на меня, направив взор куда-то вдаль поверх моей головы.

— Что это? — только теперь я с удивлением заметила вспухшую полосу у него на шее, убегающую вниз от ошейника. — Тебя били? Кто посмел?!

— Никто, — процедил он сквозь зубы. — Царапнул себя когтем, когда вычесывал блох. Госпоже, наверное, пора идти. Госпожа ведь слишком занята, чтобы тратить время на презренного пса.

— Почему ты так жесток со мной? — тише спросила я. Осторожно погладила упрямые скулы, очертила пальцем плотно стиснутые губы. — Я не могла прийти раньше.

Грудь Джая вздымалась высоко и часто, он наконец-то удостоил меня взглядом — колючим и ядовитым, как иглы морского ежа.

— Ну разумеется. Ты добилась своего, и теперь я стал не нужен.

— Глупости, — мои пальцы ласкали его лицо, шею, влажные от испарины плечи. — Ты думаешь, я не приходила, потому что не хотела? Ошибаешься. Диего не позволял мне. Он велел запереть вас здесь и поставил охрану на воротах — ты видел сам. Меня не впускали. Изабель, как коршун, следит за каждым моим шагом. Мне не позволили даже увидеться с вами перед боем!

В серых глазах Джая мелькнула озабоченность.

— Он… не накажет тебя за то, что ты пришла?

— Нет, — я поспешно тряхнула головой. — Теперь — нет. Я убедила его снять запрет, и…

— Убедила? Как?

Мои ладони легли ему на грудь; могучие мышцы под пальцами закаменели.

— Поцелуй меня, — попросила я жалобно. — Пожалуйста.

Джай некоторое время буравил меня взглядом, а затем шумно выдохнул, склонил голову и прижался губами к моим губам. Ладони сами скользнули по твердым плечам, обхватили шею; я приникла к нему всем телом, вбирая в себя желанный поцелуй. Хотелось нежности, но Джай вел себя грубо: врывался в мой рот, захватывал в плен язык, больно прикусывал губы. Когда я отпрянула, вскрикнув от слишком болезненного укуса, он подался ко мне всем телом, дернул плечами; зазвенели цепи за его спиной.

— Да что с тобой? — в сердцах воскликнула я.

— Что со мной?! Я ждал тебя всю неделю! — зло выкрикнул он. — А теперь я вижу тебя и не могу даже обнять!

— Зато я могу, — тише сказала я и вновь приблизилась, обвила руками его торс. — Сейчас не получится освободить тебя, но я что-нибудь придумаю, вот увидишь.

Джай вздохнул и зарылся лицом в волосы у меня за ухом.

— Я тосковала по тебе, — призналась я, скользя губами по щетинистой щеке. Замерла от горячего дыхания, обдавшего шею. — Пожалуйста, не злись.

— Чего он потребовал от тебя? — глухо спросил Джай, прижимаясь губами к мочке моего уха.

Я обняла его крепче, почувствовала животом выпуклую твердость — свидетельство мужского желания. Сердце сладко затрепетало, но к сладости примешивалась и горечь данного мужу слова.

— Прошу тебя, только не злись…

— Скажи мне.

Я привстала на цыпочки, потерлась носом о колючую щеку, прижалась губами к его уху.

— Он разрешил мне приходить сюда, но потребовал хранить ему верность.

Джай содрогнулся всем телом, но не отпрянул, не оттолкнул. Его шумное, частое дыхание жгло кожу, усыпляло разум и будило недостойные замужней женщины желания.