Евсения - Елена Саринова

знает что, творится, а она от меня отмахивается. Ай! И хватит меня бить! Чай, не маленькая уже. И так все мозги поотшибала. Теперь вот мерещится всякое… Ай!.. А вот попробуй, догони сначала!..

Да… Странности продолжались. Зато, появилась нежданная оказия из дома сбежать. И я сейчас снова летела с холма. Только в этот раз, в сторону веси, размахивая в руке берестяным кузовком под дюжину куриных яиц…

Подружка моя нашлась почти сразу, после допроса ее матушки, по локти в муке и младшей сестрицы, по уши в малиновом варенье. Хотя, обе занимались одним и тем же — пирожки стряпали. А вот Любоня… Любоня в это время откровенно отлынивала. На длинном бревне за задним огородным забором.

— Здравствуй, не чихай, — радостно хлопнулась я рядом с ней на прохладное дерево и приткнула сбоку от себя полный яиц кузовок. — А ты чего здесь скучаешь?

— Я?.. — повернула ко мне Любоня свое круглое личико. — Ду-умала.

— И о чем же ты ду-умала? Или о… Подруга, ты чего? — а вот этот выпад стал для меня полной неожиданностью. И, прижав в ответ кинувшуюся мне на шею Любоню, я лишь растерянно замолкла:

— Евся, я ведь сначала думала, ты померла, у-топла, — всхлипнула она мне в быстро намокшее плечо. — Эти трещетки весевые… Пока от них правды дознаешься. А сама к тебе в лес ваш кудесный бежать струсила… Евся, если еще и тебя… — вновь зашлась Любоня.

— А, ну, погоди. Да с чего ты взяла, что я вообще утопнуть могу? Ты вспомни хорошо, еще в детстве мы с ребятней ныряли на спор в Козочке, и я всегда дольше всех под водой могла пробыть. Помнишь?.. А помнишь, как один раз, у себя на озере, я рубашкой за корягу донную зацепилась, и ты успела за Адоной сбегать, пока я оттуда уже голой не вынырнула, и с корягой этой?.. Вспомнила?

— Угу, — отлипла от моего плеча подруга и посмотрела мне внимательно в глаза своими, похожими сейчас на небесную лазурь. — И точно. Тебя вода любит. Ты в ней — как ры-ыбина.

— Вот и я о том. Любит. И утопнуть никогда не даст, — теперь уже на долечку, задумалась и я сама, вспомнив утреннее свое наваждение, а потом решительно тряхнула головой. — Так что, хватит выть. Мы с тобой — подруги на всю жизнь и друг без друга, никуда.

— Угу. И в мутную воду.

— Ну, туда, не обязательно… Ты мне лучше другое скажи. Кроме меня ты кого еще так боишься потерять? — осторожно решила я «подкрасться» к заветной теме.

— Кого? — тут же отстранилась от меня Любоня и я только сейчас заметила на черной головке подруги, сползший к уху венок из одуванов. И где она их насобирать то смогла? Ведь отцветают уже.

— Кого? — настойчиво повторила я свой вопрос. — Любоня, ты жениха своего любишь?

— Я его… уважаю, — потупив очи, поправила девушка сползший венок.

— Уважаешь?.. И откуда слово то такое взяла?

— От отца. Он сказал, что Ольбега надо уважать за то, что он много достиг. И держит себя, как граф. И никому не дозволяет собой помыкать. И я за ним буду, как за каменной оградой.

Вот это то и угнетает, подружка дорогая:

— Значит, как за каменной оградой? А с другой стороны той ограды — все остальные. Кроме…

— Кроме… — эхом выдохнула Любоня. — Евся, я…

— А я тебя, Евся, обыскался! Вот оно вам, наше здрасьте! — пред нами, колыхая на ветру просторной, не по плечу, рубахой, лыбился во всю щербатую ширь Осьмуша. С румяным пирожком в зажатой ручонке — сразу видно, кто ему нужное направление задал:

— И какого лешего я тебе, вдруг, понадобилась? — с явной досадой, но, все ж, удивилась я.

— Да не лешим его кличут, — иронично скривился малец. — И от него тебе письмецо. Он меня у дядьки Кащея словил и тут же на коне его карандашом наскреб. И еще мне пол меденя обещал за услугу.

— Да кто ж? — дуэтом вылупили мы глаза на конопатого интригана.

— Да Лех! — в ответ выдал он. — Кого ж еще ты самого лицезреть отказалась? Так что, теперь, получи и распишись.

— Я тебе сейчас на заднице твоей тощей крапивой распишусь, — с угрозой поднялась я с бревна, — письмоносец весевой.

— А ну, давай! — козликом отпрыгнул вышеименованный, и принял геройскую позу. — Лех мне еще пол меденя обещал, если я от тебя люлей наполучаю. Только шибче крапиву прикладывай. Чтоб у меня того… доказательства были.

— Ему предъявить? — хихикнула сбоку от меня Любоня, а потом ухватилась за мое запястье. — Евсь, давай глянем, что он там наскреб? Интересно же.

— Интересно? — окрысилась я попутно еще и на подружку. — Да он меня достал, как дятел стреху своими выкрутасами. Да я его и видать и слыхать уже не в мочь.

— Ну, пожа-луйста. Ну, токмо, ради меня. Ведь, страсть, как интересно.

— Тебе интересно?.. Вот сама и читай тогда его дурные каракули, — бухнулась я обратно на свое сиденье, оставив, однако ж, в поле зрения вмиг оживившуюся парочку.

Осьмуша, шустро выудив из-за пазухи, маленький цветной квадрат, нырнул под березку (видно, ему за ответ еще чего-то наобещали), а Любоня, так же шустро вернулась ко мне, на бревно:

— Только, чёй-то, я не пойму, — возникла, вдруг, с ее стороны заминка. — Здесь не письмо, а етикетка какая-то… Вино «Улыбка Зилы». Специально для… Евся…

— Это он, наверное, хочет, чтоб я ему теперь все время улыбалась. Шифрованное, видать, письмо, — сердито буркнула я, демонстративно отвернувшись в сторону.

— Так ты, переверни бумажку то! — подал из-под засадной березы голос письмоносец, и снова там затаился.

— О-о, точно… Угу. Читаю… Евсения! — торжественно продекларировала Любоня и вновь, надолго замолчала. — Евсь, я, чёй-то, опять ничего не пойму, чего он тут понаписал. Какие-то слова странные.

— Ничем помочь не могу.

— Угу, — вздохнула подружка, но, решила не сдаваться. Видно, любопытство — их кровная черта. — Ежевика… еже-виты… О! Ежели ты! Ежели ты и да-льше бу-дить меня… Ты его что, будишь?

— Чего? Это кто его будит?! Да больно мне надо?!

— А как?.. А-а, погодь… Ежели ты и дальше бу-диш… Будешь! Меня му-чить. Во как… Ж-ж-ги кости бояну. Жги кости Бояны?! Евся, а ее-то за что?

— Любоня, а ну, дай сюда! — кончилось мое малосильное терпение. — Сама буду читать… Ага… Ежели ты и дальше будешь меня мучить, ж-ди в гос-ти Бо-я-ну. Сроку ти-бе три, уф-ф, здесь, хоть цифрой смилостивился… дня… Ну, ничего себе, угрозы!

— А Бояна то тут причем? — отработанным дуэтом уставились мы в этот раз друг на друга.

— Кочерыжки вы