Пшеничная вдова - Данила Скит

и у этого никчемного божка… Я знал, знал что эта ядовитая кровь когда-нибудь прольется на нашу сталь и попытается ее прожечь, но не ожидал что это случится так скоро! – король Бернад кричал, краснея и распаляясь и вокруг постепенно становилось пусто – находиться рядом с ним сейчас становилось опасно для жизни, – Подло, низко, только так и могут эти чертовы Фаэрвинды! Охмурила Реборна, околдовала, алчущее отродье! Нож в спину от собственного сына…

В тот вечер Бернада оставили силы, и он просидел на троне целую ночь, не удаляясь в свои покои – твердость стали под ним проникла сердце и к утру он уже принял решение.

Поначалу народ недоумевал: баба обрюхатилась – что тут такого? Обычно так и бывает, как только они сходят с алтаря. Вряд ли король с королевой считали звезды ночами, а если верить слухам, еще и днями… Но потом дошла весть об укреплении стен Аоэстреда, о подготовке армии и созыве знамен королем Реборном…

«Измена», – шептались тихо по Глаэкору и вскоре не стеснялись говорить это вслух.

Корабли Отвесных Скал встретили баллисты. Огненные шары летели с городских стен и стен Шахматного замка, возвышавшегося на скале у моря, прямо над главной торговой гаванью. Только теперь с его высот можно было лицезреть не суету торговых судов, вечно крикливых чаек и причудливые одежды заморских купцов, сливавшихся в единое пестрое пятно, а добротные боевые карраки, прорывавшиеся к причалам. Реборн учел ошибки, которые в прошлых раз обошлись Аоэстреду слишком дорого. Король привлек лучших инженеров столицы, чтобы те усовершенствовали баллисты. Смоляные корабли были выведены из главной гавани, и Печальный Демон вновь стал светел. Реборн отвел их к дальним гротам, чтобы зайти с тыла к врагу в главной гавани после того, как их сожгут баллисты. Торговые суда успели уплыть накануне, когда разведчики доложили о приближении врага.

Бернад не обманывался, он знал, что одолеть сына будет не просто – это не глупый рыжий торговец, не знающий, с какой стороны колет меч. Он зашел бы с незащищенных феодов, подведя к стенам замка тысячи солдат, но тогда было бы потеряно время, истощавшее ресурсы армии. В итоге он все равно бы подошел к стенам города, наглухо сомкнутым перед его носом. Главные врата Аоэстреда за полвесны выросли из руин в исполинские кованые стены, похожие на монолит. Пироманты Отвесных Скал окропили их соком огненного плюща, смешанным с жидкостью из хвостов гигантских транталов. В прошлый раз при взятии Аоэстреда те сгорели, как свечи и вражеская армия прошла в огромный проем практически без сопротивления. В этот раз Турун Хардрок опередил пиромантов – он смазал ворота холодящей мазью в смеси с китовым жиром и плотная древесина, кованая железом, даже не задымилась. Груженые бочками с мазью телеги пугали Исбэль, но она верила сиру Хардроку – если мазь могла так хорошо заживлять раны, почему она не может заживить стены города?

У Реборна было меньше кораблей и гораздо меньше людей, он знал, что не выстоит против отца и поэтому занял глухую оборону. Осаждать город осенью, когда Теллостос только собрал урожай, а в подворьях горожан выросла птица Бернаду показалось плохой идеей. Эдак можно просидеть до следующего лета, пока его солдаты не передохнут от голода и болезней, от нехватки воды среди этого соленого моря, а потом – от жары. К тому времени королева, наверняка, уже ощенится своим выродком и придется искать уже двоих.

Однако, город был открыт с главной гавани, стены там были тонкие и поддавались пиромантам. За несколько месяцев Реборн просто не успел их перестроить, а холодящей мази все равно бы не хватило, поэтому Отвесные Скалы прорывались к причалам. Там и развернулись самые жестокие бои, продолжавшиеся уже третьи сутки.

– Сир Хардрок, мне хотелось бы кое-что уточнить, – Исбэль допивала уже вторую чашку успокоительного мятного чая, приготовленного ею Туруном Хардроком. Реборн оставил его рядом с королевой, взяв Вернона помогать раненым, – Поскольку вы сир, значит, отец ваш был благородных кровей, так?

– Не всегда.

Вопросы призваны были разрешить непонимания, а не создавать их ещё больше. Исбэль нахмурились:

– Расскажите о себе, сир Хардрок.

Недавно глаза Хардрока стали мутными, похожими на треснутый лёд, а потом послышались глухие шлепки – со стен попадали вражеские скалолазы. Северяне знали горы, а горы знали их. Но стены тоже горы, вышедшие из-под человеческих рук, и цепкие, словно пауки, горняки устремились ввысь. Звучал отдаленный стук молоточков, когда стальные шипы впивались в камень, но сами они были удивительно тихи. Выдали свое присутствие они только при падении. У Исбэль тогда заледенели душа: она взирала со стен высокой башни на неподвижные, поломанные тела и жмурилась что есть мочи.

– Они заснули. Приятных попутчиков им в вечном пути. Пусть северянам снятся северные сны, – все, что сказал тогда Хардрок, теребя четки на руках, усердно молясь за души разбившихся северян. А потом снова налил королеве чай.

Чем бы не окончилась эта бойня, любопытство свое она удовлетворит – решила королева. Чай совсем не помогал ей, разговоры даровали сердцу больше покоя, отвлекая от страшных картин в гавани. Реборн спрятал ее подальше и повыше, приставив Ульрика, все время рвущегося в бой, имевшего смелость признаться, что чувствует себя трусом, прячась в башне, и Половинчатого Рыцаря по имени Карл, к которому прозвище все же прицепилось.

Исбэль все вспоминала ту ночь и алый рассвет, и душа ее тряслась от страха. Будто минувшие кошмары ожили, не прошло и половины весны… Реборна она видела целые сутки назад, вцепилась в него, словно кошка и не хотела отпускать. Тот снова получил по голове – со лба его текла струйка крови и Исбэль чуть было не устроила истерику. Когда щеки ее стали совсем мокры от слез, Реборн дал сиру Хардроку указание успокоить женщину и снова отправился на стены. Тогда лекарь налил мятный чай и привел в башню Эсмер, чтобы отвлечь королеву. Но та почти сразу обзавелась обществом Ульрика, на которого Хардрок свалил собственные обязанности по успокоению дам, но тот справлялся со своей задачей только наполовину. В оставшуюся половину Исбэль не входила. Все ждали Фредерика Толли, посланного к королю Бернаду в качестве гонца после трех лун тяжелейших боёв. От его вестей зависело, готов ли обиженный отец пойти на переговоры с сыном.

– Рассказывать особо нечего, – пожал плечами серый ворон. – Родился, титьку сосал, потом был ребенком, а потом вырос.

Исбэль нахмурилась:

– А где же вы жили?

– В хижине на холме.

– Один?

– С матерью и отцом.

– А