Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова

Что делать?

Как быть?

Молюсь я усердно, но матушка Жива молчит. Она для меня все уже сделала, теперь мне выбирать, мне решать. А что я могу?

Могу хотя бы попробовать сделать двоих людей чуточку более счастливыми. Завтра же.

Мне счастья не выпало? Ну так я для других постараюсь.

* * *

Федору этой ночью спать особо не пришлось.

— Мин жель, у меня новости плохие.

— Неладно что? — выглядел Истерман уныло. Фёдор поневоле обеспокоился.

— Я сейчас из Пыточного приказа. Рассказал тать, что наняли из подворье Заболоцких поджечь. А когда загорится оно — найти девку с рыжими волосами и зарезать ее. Две там будут — так обеих, для надежности. Чай, в суматохе и не заметит никто…

Фёдор так кубок кованый сжал — серебряная ножка покривилась.

— КТО⁈

— А вот заказчика они и не знают. Пили в кабаке, подсел человек, а какой он? Да кто ж знает… из-под капюшона борода седая, да пришептывал странно, вот и все приметы.

— Найти! — рыкнул Фёдор. — Я с него шкуру сам драть буду…

— То понятно, мин жель, а с кого драть-то? Может, и борода та прилеплена, и не мужик то, а баба… всяко могло быть. Наемник, Бровка его кличут, и сам не понял.

— Что за кабак? Пусть ищут!

— Понятное дело, мин жель. Искать будут, а найдут ли?

— Так что ж делать? Сегодня поджечь хотели, а завтра? На улице встретят, она и ахнуть не успеет!

— С батюшкой ее поговорить. Боярин Заболоцкий небогат, а вот ты помочь тому горю можешь. Охрану какую у брата попросить… не стрельцов, конечно. Так, чтобы не видел никто… Самой Устинье объяснить, что одной ей впредь никуда выходить не надобно, только с сопровождением. Сделать-то можно, делать надобно.

Фёдор постепенно успокаивался.

— Сделаю, Руди. Твоя правда, так и надобно.

— А уж как отбор пройдет, да ты ее своей невестой назовешь, там всяко проще будет. Никто уж на нее косо не посмотрит.

Фёдор кивнул.

Про порчу никто из них и не знал, не сказал боярин. Была холопка — и нет ее. И все тут.

Руди, конечно, честным с Фёдором не был. И отбор сам, и потом, что будет… да убрать Устинью захотят, чего тут сложного? Это в любой стране так. И травят соперниц, и наемников подсылают, и главное-то что?

Что ничего от того не изменится. Отравишь ты соперницу — и что? Тут же мужчина на тебя и запрыгнет? Размечталась… да десяток причин найдется, сорок других баб, а коли и сложится у тебя все, так потом намаешься. Руди и не такие истории знал.

Видел, слыхивал, в иных и сам участвовал. А уж сколько при королевском дворе интриг… даже не за внимание короля! За ШАНС обратить на себя его внимание. Просто шанс. А уж как получится… да Бог весть! Но кто ж это дуракам разъяснит? Некоторым хоть кол на голове теши, толку не будет. Разве что топор затупится.

Это только первые ласточки, а сколько их будет еще! Представить страшно.

Но Фёдору Руди про то не сказал. Ни к чему ему такие знания. Не надобно.

* * *

Стон и вой стоял в палатах царских.

— ДАНЕЧКА!!! БРАТИК МОЙ ЛЮБИМЫЙ!!!

Кто б царицу упрекнуть осмелился?

Горевала она искренне, на тело брата кидалась, платок сбился, кудри каштановые, получедые, рассыпались, слезы потоком лились.

— ДАНЕЧКА!!!

Что хочешь скажи про Любаву.

Стерва она, гадина редкостная, и жалости в ней, как на гадюке шерсти, но братика любила она всей душой.

Сына — да брата, больше у нее общей-то крови ни с кем и не было.

А тут…

Даже Борис мачеху пожалел, по плечу погладил.

— Убийцу искать будем, царица. Авось, не останется ворог безнаказанным.

— Убийцу?

— Заказчика. Рука — что? Посмотрел я рану, такое абы кто не сделает, такого человека разве за большие деньги наймешь.

Царица снизу вверх посмотрела. Красивые у нее глаза, даже сейчас красивые.

— Боря… — дрогнул голос, изломался. — Найди татя! Век должна буду! Не прощу, никогда не прощу… род прервался!

Борис промолчал.

А что можно мачехе сказать? Хоть и не любил он ее, да жалко! Боярина Данилу?

Нет, не жалко. Было в нем что-то такое… гадковатое, липковатое. Не нравился он Борису никогда. Вроде как и сверстники, а дружбы не было. Хотел отец, чтобы Данила в свите Бориса оказался, да наследник резко против был. Так и затихло…

Данила за Истерманом таскаться принялся… вот кого расспросить, кстати!

А Любаве что скажешь?

Род прервался? Кто ж тебе мешал-то, дурища? Давно б женила брата, не ослушался б.

— Когда незаконное дите у него найдется, о котором точно известно — разрешу ему род продолжить. Прикажу взять, воспитать — не прервется род твой, государыня.

Любава кое-как на колени встала, взяла руку Бориса, губами коснулась. Впервые, за столько лет…

— Яви милость, государь. Сама расспрошу, как найду, тебе скажу.

— И заказчика поищем. Не оставлю я это дело. Может, не в один год, но сыщем супостата.

— Благодарю, государь.

Сейчас Любава не лгала. Перед лицом смерти все забылось. Куда и неприязнь к пасынку делась?

Найдет он татя, точно найдет!

Любава ТАК хотела в это верить… она просто — верила.

— Патриарха прикажу позвать, пусть сделает все, как дОлжно…

— Я уже тут, государь.

Многое о Макарии сказать можно бы. И въедлив, и фанатичен, и сварлив без меры…

Но долг свой он четко знал. К царице подошел, встать помог, обнял ее…

— Не плачь, чадо, душа его нынче у Престола Господня…

Любава зарыдала уже на плече патриарха, а Борис решил, что сие не отступление, а военный маневр. И ретировался.

Поговорить, правда, с Истерманом. Вот кто может знать больше о Даниле.

* * *

Боярин Заболоцкий к обеду только-только глаза продрал. Тяжелая ночь выдалась.

Это Устинья сделала самое умное, что могла — пошла, да и спать легла. А вот боярину солоно пришлось.

Сначала лекарь Михайле рану зашил. Потом перевозить его запретил, рану тревожить, хотя бы дня три. Пришлось его на боярском подворье устраивать, а к царевичу — а кого тут отправишь? Чай, царевич, не абы кто.

Пришлось заботы о раненом боярыне поручить, а самому ехать.

Царевич тоже дома не сидел нашелся на лембергской улице, у Истермана в гостях. Ему боярин