Янтарь и Лазурит - Чайный Лис

вдруг Кохаку накрыла его своими пальцами, второй рукой погладила Сюаньму по голове.

— Отпусти.

Тот бросил на неё непонимающий взгляд, но челюсть разжал и чуть отступил, однако был готов защищать нуну в любой момент.

— Я поняла, почему верховная лиса не смогла упокоить твой дух.

— Что ты можешь знать? — прохрипел Шэньюань устами Мамору.

— Я почувствовала похожий на Рури поток силы. Ты много совершенствовался, верно? Накапливал силы, находясь в заключении, пока не стал живым?

Темнота сошла с глаз Мамору, и появились белые участки, чёрная паутина перестала покрывать всё лицо, а опустилась до шеи.

— Что? — Шэньюань не понимал её.

— Другие аккымы, — разговор с Джукччи, подчинившей тело Юны, всплыл в воспоминаниях Кохаку, — рассказывали, что рождаются из негативных эмоций их хозяев и вселяются в оружие или другой предмет, обретают сознание, голодают и при помощи убийств накапливают силы. Но ты другой. Возможно, ты встал на этот путь ещё до заключения, но теперь я точно чувствую, что ты живой.

Удивлённый Сюаньму смотрел на нуну, не зная, как реагировать. Что тогда делать с этим аккымом? Вновь отправить в заключение?

Вокруг них материализовались голубые кицунэби.

— Тогда пусть он умрёт как живой, — еле выдавил из себя Мамору, к которому на миг вернулось сознание.

Он вырвался из руки Кохаку, вонзил меч в землю и направил в него всю свою силу, его золотистые глаза на миг вспыхнули голубоватым свечением.

— Нет! — крикнула она и попыталась остановить его.

Лезвие треснуло и разлетелось на множество мелких осколков, Мамору упал на землю.

Тьма рассеялась полностью.

Кохаку бросилась к нему и попыталась поднять, Сюаньму тоже опустился и потянул генерала на себя, но тот безжизненно обвисал. Кохаку слышала, как сердце ещё билось в его груди, и невольно затрясла.

— Очнись, Мамору!

За спиной раздавался гул голосов, которых как будто стало больше, но она не пыталась разобрать суть их болтовни. Вместо этого уложила голову Мамору себе на колени и погладила в надежде, что он сейчас очнётся. Маленькие огоньки звёзд и яркий месяц луны сияли на небе и освещали поле битвы. Без погибших не обошлось: окровавленные трупы перемешались с грудой костей от скелетов, выжившие помогали раненым и переносили их в более безопасное место.

— Нуна, — позвал Сюаньму с застывшим удивлением в глазах. — Смотри.

Она обернулась.

Разбросанные на земле камни меняли форму и увеличивались в размерах, перед ними вновь предстали лисы и драконы, населявшие Чигусу двадцать лет назад.

Верховная лиса не дала им умереть.

Взгляд Кохаку забегал из стороны в сторону в поисках знакомых лиц. Она узнала Тенрана, старшего брата Рури, который остался в своём пятилетнем теле и ничуть не изменился, и некоторых соучеников; те с удивлением смотрели друг на друга и вздрагивали при виде раненых людей. Самые старшие не стали задавать лишних вопросов, а бросились к остальным на помощь.

Лиц родителей нигде не было видно, как и самой верховной лисы.

Некоторые обратили внимание на Кохаку и Сюаньму. На коленях лисы с белым мехом лежал чёрный лис, за её спиной стоял золотой дракон с каса-обакэ в руках, а возле ног светился треснувший гохэй. Завороженные, они приблизились и опустились в поклоне.

— Верховная лиса! — приветствовали её ожившие лисы и драконы.

— Вы ошиблись, — вздрогнула она, рассматривая знакомые лица, в то время как слёзы текли по её щекам. — Я просто Кохаку. Давно… не виделись.

Её голос дрогнул.

Сюаньму положил хвост ей на плечо, а её руку вдруг накрыла ладонь Мамору. Кохаку взглянула на него, тот закашлялся и приподнялся, а затем тоже опустился в поклоне:

— Верховная лиса.

— Ты так выросла, Кохаку, — произнесла трёххвостая рыжая лиса — близкая подруга её матери. Она всё ещё оглядывалась в поисках родителей, но нигде не замечала их лиц.

Кохаку и Сюаньму рвались помогать остальным — у них ещё оставались силы после битвы, они могли переносить раненых и обрабатывать их раны. Но взрослые решительно прогнали их отдыхать.

Некоторое время Кохаку посидела с раненой Хеджин и евнухом Квоном, но первая вскоре задремала, а евнух остался заботиться о ней.

Монахи Чуньли, Дунси и Тяньинь принесли с корабля мешки с лекарственными травами и тоже нашли себе дело. Сюаньму успел принять человеческую форму и переодеться, после чего всё-таки настоял присоединиться к ним как монах из Цзяожи, и на некоторое время Кохаку осталась одна. Цвет меха вернулся на родной тёмно-рыжий, теперь можно было не скрывать лисьи уши и хвост.

Солнце, не проникавшее на Чигусу целых двадцать лет, скоро должно подняться над разрушенным островом, заваленным сгоревшими домами, трупами и костями. Всё это предстояло отстроить заново.

Кохаку поднялась на склон, где часто лежала и играла в детстве, и свесила ноги, отсюда открывался прекрасный вид на море. Сбоку виднелись корабли — один гигантский из Сонгусыля и второй маленький, принадлежавший монахам. Некоторое время она так и сидела, покачивая ногами, затем откинулась назад и улеглась на землю, положила под голову руки. Здесь даже не росла трава.

Из-под ткани порванного и испачканного тёмно-синего халата, доставшегося от монахов, она достала два фурина и поднесла к лицу, внимательно рассматривая. Небо украшали нежные розовые разводы перед рассветом.

Один из колокольчиков был выплавлен из металла в форме лисьей головы и хвоста, к нему крепился лист с неаккуратно нарисованными лисой и драконом, чьи носы почти соприкасались. Кохаку и Рури. Она перевела взгляд на второй: на помятом листе, прикреплённом красной верёвочкой к разбитому стеклянному фурину, были нарисованы чёрная и белая лиса с гохэем. Мамору и верховная лиса? Ей необязательно являлась Кохаку, возможно, это был кто-то из его прошлого, кого она даже не встречала — лиса из прошлого Ю Сынвона. Жёлтый листик гинкго почти стёрся, и Кохаку вздохнула с сожалением: эти деревья больше не росли на Чигусе. Ни они, ни какие-либо ещё. Оставалось только надеяться, что корни не прогорели целиком и ещё могли вновь вырваться из покрытой пеплом земли.

Краем уха Кохаку услышала чьи-то шаги, но не обернулась, только положила руку с колокольчиками себе на грудь, и вскоре над ней нависла голова Мамору. Она снова села и посмотрела на него, а он опустился неподалёку и взглянул на воду.

— В очаге вновь загорелось пламя.

Холодок прошёлся по спине Кохаку. На миг в ней родился огонёк надежды, заставивший вздрогнуть и взглянуть на Мамору. Неужели… она жива? Но следующие его слова потушили ту искру, как ливень гасил даже самое сильное пламя:

— Янтарный.

Его слова могли означать лишь одно: Чигуса приняла её в качестве верховной лисы, поэтому