Янтарь и Лазурит - Чайный Лис

я не собирался мстить, но впервые за четыреста лет я вспылил и рассказал ван Ёну об оружии под храмом верховной лисы… Уже тогда, двадцать лет назад, я служил генералом в Сонгусыле и находился с наследным принцем в близких отношениях. И затем… Чигуса пала.

Кохаку смотрела на него, не моргая. Ю Сынвон ненадолго замолчал и позже медленно поднял голову. Две мокрые дорожки покрывали его лицо, наполненные болью покрасневшие глаза виновато смотрели на Кохаку.

— Когда я встретил тебя впервые во дворце, от тебя пахло домом. Я так давно там не был и думал, что уже забыл этот запах, который пытался воссоздать в своём Павильоне Памяти.

Она ничего не ответила.

Ю Сынвон сжал ладони в кулаки и согнулся пополам. Он вытянул руки перед собой, уткнулся лбом в землю и застыл на некоторое время в этой позе, словно извинялся. Но не перед Кохаку надо было просить прощения.

А перед всеми.

Через некоторое время он вновь заговорил, чуть приподняв голову:

— Я давно представлял разговор с верховной лисой и боялся его. Боялся, что она скажет: «Мамору, ты должен был защищать Чигусу, а не стать причиной её падения»*. Мне… так жаль.

* Мамору (яп. 真守) — «настоящий защитник».

Суровый голос Кохаку прозвучал на фоне звона мечей и песни стрел, рассекающих воздух:

— Мёртвых уже не вернуть, — она ненадолго замолчала, а Ю Сынвон вновь упёрся лбом в землю. — Но мы ещё можем избавить Чигусу от тьмы.

— Эй, вы что удумали? — раздалось очередное возмущение Шэньюаня.

Ю Сынвон поднял голову. Взгляд Кохаку наполняла печаль, но она слабо улыбалась, в глазах ещё горели искорки надежды. Над её головой летал дракон — её верный друг и защитник, а за спиной люди сражались со скелетами. В одной руке она удерживала тяжёлый меч вместе со светящимся гохэем, а вторую протянула Ю Сынвону.

Она не простила его. И никогда не простит ту боль, что пережила из-за его ошибки, потерю близких и дома, одиночество и страдания. Но и не отвернётся.

Мамору неуверенно взял её за руку и поднялся с земли.

— Улыбнись, — сквозь боль в груди произнесла Кохаку. — Ты многое должен Чигусе.

— Слушаюсь.

Его лицо озарила привычная радостная улыбка, что она видела все эти двадцать лет жизни в Сонгусыле, только теперь из прикрытых золотисто-медовых глаз стекали слёзы.

Кохаку воткнула тяжёлый меч в землю, усыпанную костями скелетов. Те, до которых дотронулся её гохэй, больше не поднимались. Она покрепче сжала горячий жезл пальцами и отвела руку назад, замахиваясь.

— Для начала надо избавиться от источника зла.

Светился не только гохэй, но и спадающие на плечи белые волосы. Возле неё висели золотистые кицунэби, рядом с которыми загорались голубоватые Мамору и разлетались по всему острову.

— Не позволю.

Из последних сил Шэньюань напрягся, меч завибрировал — Кохаку чувствовала эти волны через землю. Она собиралась ударить всем накопленным светом, поэтому вложила в него всю пережитую боль, как меч подлетел и в следующий миг оказался в руке Мамору. На его коже проявилась чёрная паутина и поднялась к шее и щекам, глаза потемнели. Лицо исказил жуткий оскал, от которого у Кохаку по спине пробежал холодок.

Она держала гохэй перед Мамору и внимательно смотрела то на него, то на меч в его руках, как вдруг все голубые кицунэби погасли, а её откинуло мощной волной на несколько джанов назад. Кохаку ударилась головой об землю, задев в полёте несколько скелетов и воинов и сбивая их с ног. Тьма придавила всех — и врагов, и друзей.

— Наконец-то сильное тело! — кричал злорадствующий Шэньюань с хрипотцой в голосе. — Не тронутое рукой проклятой лисы.

Сюаньму отвлёкся от скелетов, в ужасе нашёл глазами нуну и, быстрый как стрела, рванул к ней со всей возможной скоростью. Зонтик Дзадза опередил его и раскрылся, стараясь закрыть свою госпожу от исходящей от меча тьмы. Она ранила всех: царапала кожу людей и самым близким оставляла глубокие порезы, рвала бумагу и хрустела деревянной ножкой Дзадза.

В грязи и крови, Кохаку сделала усилие, пытаясь хотя бы сесть, но тьма придавила её к земле.

— Не делай этого, Дзадза, спасай себя! Перестаньте защищать меня!

Сюаньму накрыл её собой и поймал хвостом каса-обакэ, укрывая также и его. Тьма не могла сломить его, он был сильнее, но в воздухе всё равно стало тяжело держаться. Он помог нуне подняться и закрыл её собой. Та забрала Дзадза из его хвоста, и слёзы выступили на её глазах: бедный зонтик был изорван в клочья, деревянную ножку покрывали трещины. Еле живой, Дзадза с трудом приоткрыл веко и посмотрел на неё.

— Фня?

Кохаку прижала каса-обакэ к своей груди и обняла Сюаньму со спины — без него не выйдет приблизиться к врагу ни на чи*. Он повёл её вперёд. Кохаку уткнулась носом в гладкую чешую и зажмурилась, пока вражеская сила не оторвала её и не унесла назад. Окружаемая темнотой, чешуя светилась золотым. Кохаку с удивлением приоткрыла глаза: ей не показалось! Рури стал её солнцем.

* Чи (кор. 치) — 3,03 см.

С верховной лисой всегда находился её верный друг и защитник — золотой дракон. Но Кохаку не была верховной лисой.

Проливая свет на поле битвы, они прорвались сквозь мрак и выступили перед Шэньюанем в теле Мамору.

— Как? — в ужасе прорычал он и заставил скелетов подняться с земли. Тьма стала давить меньше, и враги кинулись на них, но Сюаньму отбросил их назад одним ударом хвоста.

Шэньюань отвлёкся, а Кохаку дотронулась до драконьей лапы со спины и бережно передала ему Дзадза, а сама скользнула в сторону. Враг не успел заметить, как она оказалась за его спиной и ударила гохэем, разрубая исходящую тьму. Он взвыл и обернулся, но она уже метнулась в другую сторону и вновь оказалась позади. Шэньюань среагировал на звук и следующий удар смог парировать широким мечом.

Свет и тьма столкнулись.

Трещина с хрустом прошла по всей длине гохэя, и Кохаку едва устояла на ногах. Однако и меч не оказался целым, а сам покрылся белой паутиной и грозил развалиться в любой момент.

В полностью чёрных глазах она видела лишь пустоту, мрак, бездну. Как будто загипнотизированная, она вглядывалась во тьму, пока Сюаньму не закричал:

— Нуна!

Она очнулась от оцепенения, но лезвие меча уже оказалось возле её шеи. Кохаку дёрнулась назад, а Сюаньму пролетел перед ней и впился зубами в руку Мамору, кровь окрасила его клыки и закапала на землю. Последними силами Шэньюань удерживал рукоять меча, как