Ее бешеные звери - Э. П. Бали

основном заходит, только когда думает, что я сплю, и они с Косой тихо разговаривают между собой.

Дикарь настаивает на том, чтобы целовать меня после каждого кусочка, которым он меня кормит, и я ловлю себя на том, что жажду его губ, сколько бы раз он мне их не предложил.

Большую часть времени я провожу за просмотром фильмов на ноутбуке, который одолжил мне Лайл. Минни и Стейси каждый день пишут мне с контрабандных телефонов. Меня раздражает, что я не могу отправлять голосовые сообщения без посторонней помощи, но, по крайней мере, меня забавляют фотографии, которые они присылают: обычно это откровенно смешные фото нимпинов или какие-нибудь скандальные наряды. Дикарь никого ко мне не пускает, даже Юджина, и Лайл, кажется, одобряет это. Сейчас они излучают дикую, собственническую энергию, внимательно следя за каждым моим вздохом.

К концу третьего дня мне удается полностью срастить обе сломанные кости. Я сразу же говорю об этом Лайлу, когда он возвращается вечером, и мой лев улыбается мне.

Когда я вижу счастье на его лице, мне кажется, что я впервые за много дней увидела солнце, и от этого мне становится тепло до самых костей. Это чувство немного угасает, когда он возвращается не с маленьким устройством для снятия гипса, а с драконом с напряженной спиной и светящимися глазами.

— Он, наверное, сожжет мне всю руку, — мрачно говорю я.

— Он этого не сделает, — рычит Дикарь, подкрадываясь к ним сзади. — Или я вырву его гребаные почки и буду носить как серьги.

— Модник, — невозмутимо отвечает Ксандер. — Я пришел при условии, что ты расскажешь мне, что ты делала с моим драконом.

Его злит, что я разговаривала с его драконом, и я вижу это по красным вспышкам, которые мелькают в белом сиянии его глаз. Но тут в комнату входит Коса, и они все встают передо мной, как стая тлеющих зверей, брачные метки освещают комнату, словно скопление звезд на ночном небе. От этого мне становится жарко, и я начинаю ерзать на кровати.

— Регина, — упрекает Дикарь, но сам ухмыляется. — Сосредоточься.

Дерьмо, они чуют мое возбуждение. Я отказалась от своего обонятельного щита в пользу самоисцеления. Жар заливает мое лицо, и я прочищаю горло.

— Ну, на самом деле, я сделала это не нарочно, — говорю я, вздергивая подбородок. — Он пришел ко мне в день моего суда.

Ксандер прищуривает глаза, отчего светящиеся сферы превращаются в подозрительные светящиеся щелочки.

— Вообще-то, я вроде как думала, что ты знаешь.

Он молчит, и это говорит мне о том, что он вообще ничего не знал.

— Ты подарил мне кое-какие украшения, и я спросила тебя, сможешь ли ты открыть драконью дверь-обманку, вроде той, что есть у вас, и ты… он сказал «да». — Дракон сказал мне еще несколько совершенно невероятных, сводящих с ума вещей, но я не собираюсь повторять это сейчас, когда температура в комнате буквально взлетает до небес. Из ноздрей Ксандера вырывается струйка дыма. — Это все.

Ксандер указывает на меня пальцем.

Я напрягаюсь, когда что-то шипит и рвется. Пораженная, я смотрю вниз и вижу идеально прямую линию, пересекающую один гипс, а затем другой. Я чувствую слабый запах гари и какой-то кислый запашок, исходящий от моей кожи, которая была закрыта гипсом три дня.

Не говоря больше ни слова, Ксандер резко разворачивается и вылетает из комнаты, оставляя за собой шлейф из дыма.

— Я знала, что это не он, — тихо говорю я Дикарю, Косе и Лайлу. — Я сразу поняла, что это не он.

Несмотря на то, что мои руки зажили, Лайл заставляет меня позволить ему вымыть мои волосы над раковиной, и я сажусь на стул, откинувшись на спинку. Моя интуиция подсказывает мне, что ему нужен этот контроль… надо мной и над ситуацией. Я чувствую, что он балансирует на грани чего-то.

Я смотрю на него снизу вверх, пока он втирает шампунь, а затем кондиционер в мои волосы с той же смелой, интенсивной концентрацией, с которой он, кажется, делает все. Его руки на моей голове успокаивают, а пальцы — это рай, когда они массируют мне голову. Я не ходила к парикмахеру с тех пор, как покинула дом отца, так что волосы значительно отросли, и я просто время от времени подстригала кончики.

— Ты что, пялишься на меня, Аурелия? — спрашивает он с озадаченной улыбкой на чувственных губах.

У меня краснеют щеки, потому что я вспомнила, как ощущались эти губы на мне в первый день, когда он обрушил на меня свой рот, словно лучшее из оружий. С тех пор мы ничего такого не делали, мне доставались только легкие поцелуи от моего волка. Оба держались на некоторой сексуальной дистанции, как будто не хотели давить на меня, пока я выздоравливала. Но в случае с Лайлом, мне кажется, он намеренно держится в стороне. Поэтому я, естественно, меняю тему.

— Просто рада, что снова увижу Генри с друзьями, — быстро говорю я.

Но это также означает, что мое время здесь подошло к концу. Мне придется вернуться в свою комнату и жить без моих суженых. Без уединения в этой квартире и их запахов в ней. Без возможности быть рядом с Лайлом.

Я чувствую, как Лайл внимательно изучает меня, пока выжимает из моих волос воду.

— Что-то я не замечаю в тебе особой радости, — бормочет он.

Я не знаю, что ему сказать. Как много я хочу ему открыть. Правда — это что-то нежное, как лепесток, в моей груди, но в то же время пугающая и опасная. Я не хочу подвергать Лайла риску быть пойманным Советом. Регина во мне хочет защитить его от проблем, которые я могу на него навлечь.

Поэтому вместо того, чтобы сказать ему правду, я протягиваю руку и провожу пальцем по пряди его золотистых волос, упавшей на плечо, когда он склонился надо мной. Они в идеальном состоянии, мягкие и сияющие.

— Ты должен позволить мне поухаживать за твоими волосами, — мягко говорю я.

Он кладет руки по обе стороны от моей головы, и его взгляд смягчается, пока он изучает мое лицо. Мне кажется, что он собирается поцеловать меня. Я действительно хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Но он не делает этого и просто спрашивает:

— Ты этого хочешь?

Я пытаюсь сморгнуть внезапную резь в глазах, пытаюсь унять боль в измученном сердце.

— Хочу.

— Аурелия, я…

Я чувствую, как начинает морщиться мое лицо, а за грудиной нарастает слабость. Я не хочу слышать, что он собирается мне сказать.

— Не говори