Все потерянные дочери - Паула Гальего

Её пальцы замирают, запутанные в медных прядях. Она смотрит на меня через зеркало.

— Цена была высокой?

Я смотрю на браслеты.

— Я бы заплатила больше, — отвечаю.

Грудь Эдит вздымается — она резко вдыхает.

— Одетт…

— Он не потребовал жертвы, — признаюсь. Потому что чувствую: именно ей я хочу это рассказать. Потому что Эдит поймёт. — Думаю, он только подарил мне…

Я знаю, как это звучит. Знаю, о чём она сейчас думает.

Сделки — это всегда опасно. Они всегда требуют чего-то взамен. Но в её глазах ещё тлеет боль — настоящая, тяжёлая, которая не исчезает даже после того, как Кириан вернулся. И я знаю: она понимает.

Она кивает. Снова начинает расчёсывать мои волосы.

— Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, что угодно… я в вечном долгу перед тобой.

Глава 5

Кириан

Солнце прогревает мраморный пол тронного зала. Солдат больше нет. Ни дворян, ни капитанов. Нирида умудрилась очистить помещение за удивительно короткое время.

Полагаю, случай того требовал.

Именно она рассказала мне, какое письмо получила Одетт… нет, какое письмо получила Лира. А сама в это время лечила юного Арлана.

Стулья расставлены полукругом; все — помпезные, вычурные, в стиле Львов: резное дерево с излишними узорами, бархатные подушки, ножки, стилизованные под когти… Зал большой, никто не оказывается в выгодной позиции — все на равных. Капитаны усаживаются. Камиль тоже здесь, с самыми могущественными из своих ведьм. Приходят дворяне, сражавшиеся изнутри, и воины, возглавлявшие сопротивление. За стульями — приглашённые: лейтенанты, храбрые солдаты, правая рука командиров, другие ведьмы и Ильан, командир Камиль.

Он мог бы сесть рядом с ней, но остаётся стоять позади Дочери Мари, всегда настороженный, всегда охраняющий. Прямой, как меч, ладонь — на рукояти, лицо — спокойное, решительное. Он сам — угроза и обещание смерти для любого, кто подойдёт слишком близко.

Все успели переодеться. Ни следа от ран, крови, грязи. По крайней мере, на одежде.

Глаза — другое дело.

Нирида сидит в центре. Все согласны, не обсуждая, что командир, собравшая нас вместе, должна сидеть именно здесь. Это её место. Бесспорно.

Я сажусь рядом. С этой позиции видно всех — и пустой трон тоже.

Лира появляется одновременно с Одетт. Возможно, поэтому на последнюю никто не обращает особого внимания. Королева — теперь это Ева — идёт к трону уверенной походкой, опускается на него и, наклонившись вперёд, упирает руки в подлокотники, глядя на всех свысока, как ястреб.

Одетт проходит сквозь собравшихся почти незаметно… пока не подходит к ведьмам. Камиль, сидящая в конце ряда, замечает её и не сводит глаз, пока Одетт не усаживается рядом. Кайя, соргина, уже не столь сдержанна — едва Одетт оказывается рядом, склоняется к ней и что-то шепчет на ухо.

Даже с этого расстояния видно — она устала. Она переоделась: на ней простое платье без корсета, мягкая ткань облегает бёдра так плотно, что всего несколько часов назад такое наряд посчитали бы скандальным. Слишком много открытого тела. Слишком откровенные линии.

Без рукавов. Она даже не попыталась прикрыть руки. А на руках — линии, из-за которых ведьмы, должно быть, задают себе множество вопросов.

Волосы спадают волнами на чёрную ткань, обтягивающую грудь, — в этом контрасте живёт и огонь, и тьма.

Арлан стоит рядом с троном своей сестры — того, что по праву должен принадлежать ему, — но держится на почтительном расстоянии. Словно боится приблизиться.

Лиру это, похоже, не волнует.

— Капитаны, воины, эренитцы, — начинает Ева, с тем же тоном и ритмом, что использует Одетт, когда играет Королеву Королев. — Я велела созвать вас так скоро, потому что получила известие от нашего соседа из Илуна.

По залу пробегает приглушённый гул: все понимают, что это значит.

— Король Эгеон с севера Земли Волков хочет аудиенции. Он желает встретиться со мной, чтобы узнать, будет ли война.

— Конечно будет, — заявляет Нирида, неофициально, но уверенно. — И победа будет за Волками.

Раздаются выкрики, чей-то вой, топот по плитам.

— Я знаю, каково ваше мнение, командир. Оно совпадает с моим. Но я хочу услышать других. Мне нужны цифры, обещания, уверенность — чтобы предъявить их Эгеону, когда я попрошу его поставить свои тёмные армии на нашу сторону.

Она слегка оборачивается — едва заметный жест. Арлан выпрямляется.

— Насколько мне известно, хотя я не могу говорить от его имени, король Девин из Нумы поддержит войну, если в неё вступит Илун.

— У нас есть поддержка Эреи, Нумы, и, полагаю, также Сулеги, — добавляет она и бросает взгляд на Эльбу.

— Я тоже не могу говорить за королеву Друсилу, — говорит он, — но да. Вся эта кампания была ради последней войны, которая принесёт всем нам свободу. — Короткая пауза. — Сулеги поддержит её.

На самом деле он может говорить от её имени. Потому что настоящая королева мертва, и теперь должна править её внучка — маленькая Юма. Эльба скрывает это, чтобы защитить дочь своего возлюбленного — принца, влюблённого в генерала своей армии.

Если кто и знает это, так это мы с Ниридой — благодаря тому, как Ева и Одетт вывернули всё наизнанку на той самой аудиенции, когда просили королеву о помощи.

Юма согласилась сражаться за Эрею. За Одетт. А не за Лиру.

— Эрея, Нума, Сулеги. А шабаши?

Камиль поднимает подбородок.

— Шабаши Сулеги пойдут на войну. Но мы не поедем в Илун. Наш народ нуждается в нас дома. Мы будем ждать там, пока начнётся война.

— Солдаты Сулеги поступят так же, — подтверждает Эльба.

Они обмениваются понимающим взглядом.

— Часть армии Эреи останется здесь — поможет с переходом власти, — говорит Нирида. — Остальные отправятся с Королевой Королев в Илун — для охраны и поддержки, но и для того, чтобы быть готовы, когда начнётся война.

Ева смотрит на Одетт.

— А Дочери Мари, не входящие в илунийские шабаши?

Вопрос задан для вида. Для представления.

Одетт не двигается. Отвечает спокойно:

— Дочь Мари, которая не присутствует, отправится в Илун.

Камиль напрягается. Кайя таращится на неё. Ева хмурится.

— Что она несёт? — шепчет мне Нирида.

— Понятия не имею.

Воцаряется пауза. Ева колеблется: спросить прямо или продолжить, будто ничего не произошло. Но замешательство берёт верх.

— Значит, ты не поедешь, Дочь Мари?

— Я не Дочь Мари, — отвечает Одетт. Её голос звучит, как приговор — тихо, но неоспоримо.

Камиль теряет самообладание, разворачивается к ней полностью, в глазах — напряжённое ожидание.

— Кириан… — шепчет Нирида, тревожно, но я не отвечаю. Потому что и сам не имею ни малейшего понятия…

— Я — Дочь Гауэко.

Слова падают, как каменная плита, вызывая тишину и вес,