Как стать папой за пять минут - Вероника Лесневская

– Мне кажется, я влюбился, – выдыхаю, повторяя ее же фразу. Мой ответ задержался на семь лет, словно шел Почтой России и заблудился по дороге. Но лучше поздно, чем никогда. Ведь так?

Кира замирает, превращаясь в ледяную фигуру. Пристально изучает меня, пытаясь проникнуть в мысли. Вижу, что она до сих пор хорошо помнит тот эпизод из прошлого, иначе бы не краснела так, не дышала часто и рвано, будто кислорода не хватает. И не задала бы мой вопрос:

– В кого?

– В вас, – отвечаю в точности, как она тогда. Только не из вежливости, а подразумевая их с малышкой.

Продолжаю реконструкцию событий. Действую дальше по ее же сценарию: подаюсь ближе и касаюсь теплых, сжатых губ своими. Отступать не собираюсь, да и Кира не отталкивает. Затаив дыхание, ждет, как далеко я зайду.

В ее реакции нет страха. Скорее, любопытство и предвкушение. Провожу языком по нижней губе, намекая, что пойду до конца. Обхватываю рукой затылок, зарываясь в мягкие волосы.

Целую еще раз. С легким нажимом.

Сопротивление бессмысленно. Сдавайся, Пампушка!

Опускает ресницы, укладывает ладошки мне на грудь и послушно приоткрывает ротик, впуская меня. Взбудораженный внезапным откликом, я даже теряюсь на мгновение. Словно дорвался до сладкого – и думаю, как бы не сдохнуть от сахарного диабета.

А-ай! К черту все!

Мысленно попрощавшись с жизнью, углубляю поцелуй. Свободной рукой развязываю пояс халата, поглаживаю дрожащее тело сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Нежно, бережно, не позволяя себе лишнего.

Кира почти не дышит. Лишь слабо постанывает мне в рот, когда я поднимаюсь к ее груди. Дурею от этого звука, но каким-то чудом нахожу в себе силы, чтобы убрать руку. Тут же крепче обнимаю желанную девушку, прижимая к себе.

Помню, что ей ничего нельзя. Мучаю себя такой горячей близостью без продолжения. Но все равно не останавливаюсь. Больной придурок! Одержимый.

Я готов просто целовать ее. Вечность. Запоминать, какая она на вкус, на ощупь. Приручать постепенно и исцелять после гамадрила.

Но вмешивается очередной звонок проклятого телефона.

Нехотя отрываюсь от моей Пампушки, провожу большим пальцем по пухлым губам, целую ее в кончик вздернутого носа, как она меня этим утром. Вздохнув, беру трубку, не обратив внимания на имя контакта. Должно быть, владычица ада решила Киру дожать и добить.

– Вам что-то непонятно? Повторить? – хамовато рычу. Во мне бурлит возбуждение вперемешку с раздражением. Гремучая смесь. Одно неверное слово – и я порву этих Адовых как тузик грелку. А также каждого, кто посмеет обидеть моих девочек.

– Ну, повтори, касатик, коль не шутишь, – из динамика доносится хриплый, старческий бас, который я узнаю спустя годы. Эти интонации и говор ни с чем не перепутать.

– Дедуля? – попискивает Кира, как мышка. – Ты приехал?

Ох ты ж… елки засохшие!

Вот вам и Старый Новый год. Праздник к нам приходит. С ружьем и солью для всех, кто плохо себя вел.

Глава 20. Дедуля

Спустя несколько часов я стою на морозе, перетаптываясь с ноги на ногу, где-то на окраине города. Машину пришлось оставить возле заправки, а самому брести к черту на кулички пешком по снегу, потому что на остановке парковаться нельзя, а обочины вокруг завалило сугробами. Коммунальные службы то ли впали в зимнюю спячку, то ли обледенели по пути, а сейчас стоят где-то вдоль трассы, как снежные памятники, и ждут весны.

Автобус, на котором должен приехать Иван Елисеевич, возмутительно опаздывает. Не удивлюсь, если вредный дед специально обозначил неправильное время прибытия, чтобы помучить меня. Он выбрал какой-то максимально странный маршрут, с пересадками, будто заметал следы. И почему не взял транспорт, который идет прямиком до самого города?

Кира убедила меня, что ее дедуля экономит. Судя по тому, как я замерз… на моем здоровье. Может, в этом и заключался его коварный план – устранить мужика, посмевшего любимую внучку испортить, и прикопать тело в чистом поле, присыпав снежком…

Да, я в очередной раз принимаю удар. Так случилось, что я снова вынужден выдавать себя за гамадрила. Проклятие какое-то!

– Как распогодилось, так я сразу билеты взял. Надо же взглянуть на жизнь вашу супружескую. Уже еду! Муженек твой кутылый пусть меня на остановке встретит, если по дороге его кости ветром не разнесет, – приказал Иван Елисеевич по телефону, назвал координаты, время и зло бросил трубку.

По тону мы с Кирой поняли, что он, мягко говоря, не в духе. А отдуваться опять мне.

– Петь, дедуличка Макса ни разу в жизни не видел! И тебя наверняка забыл за столько лет. Забери его, пожалуйста, иначе он до Адовых доберется. Я ему однажды их адрес называла, – испуганно тараторила Пампушка, а я уже тогда знал, что соглашусь. Кто если не я? Но она продолжала уговаривать и наставлять меня. – Ты, главное, не спорь с ним. Во всем соглашайся, привези домой, а тут… мы поговорим, и я признаюсь.

«Если я доживу», – проносится в сознании, когда напротив меня с визгом тормозит большой гроб на колесах.

Через стекло вижу, как Иван Елисеевич ругается с водителем, но не слышу, о чем. Постукивает деревянной тростью об пол, пару раз взмахивает ей, как волшебник Дамблдор на пенсии. Помню, когда я приезжал в поселок, дед тоже был неразлучен со своей клюкой и, кажется, до сих пор носит ее с собой не для опоры при ходьбе, а в качестве оружия.

Двери открываются.

Мысленно перекрестившись, подхожу ближе. Держась за поручень, подтягиваюсь и заглядываю в салон.

– Здравия желаю, Иван Елисеевич, – бодро выкрикиваю деду в спину, пытаясь перебить его ворчание. – Карета подана. Пройдемте, – приглашаю с легкой иронией.

Замирает, услышав мой голос. Спустя несколько секунд лениво оборачивается, как в замедленной съемке. Насупив брови, пристально рассматривает меня с ног до головы. Останавливается на лице. Размышляет.

Все-таки узнал?

– Муж? – уточняет хмуро.

– Так точно, – откликаюсь осторожно. В принципе, не лгу, потому что сразу после развода хочу сделать Кире предложение.

Муж! Потенциальный…

– Максим, значит? – еще раз проходится по мне встроенным в него рентгеном. Молчу, чтобы не запутаться во вранье и не краснеть потом перед родственником. – Староват. Я был уверен, что Кирюшкин огузок моложе, – грубо бросает, а на дне зрачков искры пляшут, как от костра на Ивана Купала. – Или сморщился на морозе, пока меня ждал?

– Так за час на ветру при минус двадцать можно и копыта отбросить, не то что сморщиться, – парирую я. – Вы специально?

– Я-то при чем? Это извозчик плелся, как улитка, а еще смеет денег