Кей Грегори - Мужчина напрокат

– Я говорю, что должен извиниться перед вами. За то, что назвал вас избалованным богатеньким ребенком.

– И еще лимоном, – вырвалось у Найны.

Он тихо рассмеялся.

– Нет, за это я извиняться не стану. Это вам подходит. Кроме того, я люблю лимоны: нахожу, что их кислинка добавляет смаку многим лакомым кусочкам. – Выражение его глаз не позволяло сомневаться в том, что за лакомые кусочки он имел в виду.

Что ж, если он из мужчин, для которых все удовольствие в том, чтобы крушить препятствия, легче всего от него избавиться, не воздвигая этих препятствий.

– Наверное, вы были правы, – сказала она отсутствующим голосом.

– Прав?

– Наверное, я в самом деле избалованный богатенький ребенок.

– Наверное? Вы что, не уверены?

Ей не давали покоя его брови. Густые, намного темнее волос, они постоянно вызывающе приподнимались дугой.

– Пожалуй, это не совсем так, – ответила Найна, из последних сил стараясь не дать ему заметить, как она раздражена. – Конечно, это правда, что мой отец богат и я росла, имея все, что можно получить за деньги: самую шикарную одежду, обучение в лучших школах, тщательно отобранных для меня друзей. Понимаете, у моих родителей, кроме меня, детей не было. – Она улыбнулась, надеясь перевести это в шутку. – И папе больше не о ком было заботиться.

– Гмм. А вашей маме? – Казалось, что Фэнтона перестал слушаться голос.

– Моя мама, – ответила Найна, поглаживая край своей блузы, – очень красива. Папа боготворит ее. А она всегда делает вид, будто его слушается.

– Вот как. А вы – нет? – Этот вопрос как будто занимал его.

– Не всегда. Он хотел послать меня в Европу, в какой-то институт для девиц из приличного общества. Я отказалась. Уперлась и настояла на том, чтобы поступить в колледж.

– Отлично. А папочка, как и подобает, оплатил вашу учебу?

Найну уязвила издевательская нотка в его голосе.

– Готов был оплатить. Я ему не позволила, – холодно объявила она.

Он опять пошевелил бровями.

– Неужели? А чем вы зарабатывали на жизнь? Составляли букетики в свободное от учебы время? Или, может быть, предпочитали уроки танцев?

– Четыре раза в неделю по вечерам я работала оператором подъемника на складе строительных материалов. – Чтобы не смотреть на него, она уставилась на собственное отражение в окне. На щеках проступил румянец негодования.

– В самом деле? Вот это да!

– Угу, – подтвердила Найна.

Вырвавшийся у него затем звук можно было принять за смешок.

– Значит, с вами как аукнется, так и откликнется, верно, мисс Петрофф? Веселенькую жизнь вы, должно быть, устроили своему папочке. Но все-таки извините меня: я не имел никакого права говорить, что вы избалованы.

– А почему вы так сказали? – Она постаралась создать впечатление, будто для нее это не важно, хотя, как ни странно, ее это интересовало.

– Не знаю. В вас есть что-то такое, из-за чего хочется сбить с вас спесь. Хоть на волосок или на два. Вы мне напоминаете одну бывшую знакомую.

Вот оно что. Она похожа на какую-то разочаровавшую его женщину! На женщину, обладавшую чем-то, что возбудило в нем аппетит! Найну это укололо. Она успела узнать немало таких, как он.

Но… Фэн держался более гордо, более уверенно, чем все эти… с претензиями на карьеру, которых отец вечно где-то откапывал. И Фэн больше тревожил чувства. Ах, если бы…

Нет. Даже думать об этом нет смысла. Найна мысленно встряхнулась и, лишь бы не молчать, спросила:

– А вы? Вас баловали?

В отражении в окне она увидела, как его лицо вдруг помрачнело. Затем он медленно потянулся, будто кот, готовый броситься на добычу. Но ответил он лишь:

– Нет, не баловали.

Ясно, большего из него сейчас не вытянуть. Человеку ее профессии легко отметить предел коммуникабельности. Он сказал, что хотел. И она тоже. Оставаться ей было незачем.

Так почему же она не пыталась встать? Потому ли, что ее приковало любопытство, вызванное его противоречивостью? Он чем-то напоминал ей отца, который считал, что люди, менее преуспевшие, чем он сам, обязаны ему послушанием. При этом невысоко ценил атрибуты успеха. Ей было интересно узнать, как Фэн добывает хлеб насущный. И что привело его на этот поезд. Но если спросить, ее интерес, вероятно, покажется ему… ну, не совсем поверхностным, а ведь это совершенно не соответствует действительности.

Впрочем, она была вынуждена признать, что как образец мужской психологии он представлял огромный интерес.

Только психологии, а, Найна? А физиологии? Ну кого ты дурачишь? – прозвучал у нее в мозгу противный голосок.

– Мне надо идти. – Она безжалостно заглушила этот голосок и встала.

– Неужели надо? А почему? Я что, испугал вас?

– Конечно, нет. Просто я устала.

– Ага. – Он откинул голову назад и уставился на нее возмутительно изучающим взглядом. Карие глаза… все в золотых песчинках, заметила она. Как те авантюриновые бусы, которые она иногда носила. – Что ж, приятного сна, мисс Петрофф. Можно я буду звать вас Найна?

– Я не в состоянии удержать вас от этого, – резко ответила она.

– Именно. А вы можете звать меня Фэн.

– Я не хочу звать вас Фэн, мистер Хардвик.

Он пожал плечами.

– Как вам угодно, мисс Лимон.

К своему удивлению, Найна почувствовала, что уголки ее губ приподнимаются.

– Вы всегда добиваетесь, чтобы последнее слово было за вами? – спросила она, но уже не так кисло.

– Конечно. Есть у меня такой пунктик. – Он лениво улыбнулся в ответ на ее улыбку, а Найна, к своему ужасу, почувствовала, что ее подмывает провести пальцами по этим его полным, сулящим блаженство губам и дальше – по соблазнительной впадинке его подбородка…

– Спокойной ночи, – попрощалась она и поскорее отвернулась. – Возможно, мы больше не увидимся, так что желаю вам благополучно доехать.

– Не сомневайтесь, мы непременно увидимся. – Его низкий насмешливый голос настиг ее, когда она проходила мимо экрана, на который выскочили какие-то две собаки с кошкой. Найна поспешила укрыться в своем купе.

Прошло много времени. Около трех часов ночи она лежала на полке, которую проводник соорудил, разложив оба кресла, и слушала торопливый стук колес. Каскадные горы были уже позади, и теперь, наверстывая потерянное на трудном участке пути время, поезд мчался по бассейну реки Колумбия.

Обычно Найна легко засыпала в поездах: ее убаюкивала постоянная качка. Но на этот раз было совсем иначе – она все вспоминала этого отвратительного мужлана. Он обладал какой-то удивительной способностью приковывать к себе мысли. Никто другой в ее жизни так не мог. Не то чтобы в ее жизни был кто-то другой, если не считать тех женихов, которых ее отец приводил на Рождество. Но они в счет не шли.