Как стать папой за пять минут - Вероника Лесневская

прощение вымаливают, – причитает санитарка, приближаясь к нам со шваброй и ведром. Ставит инвентарь рядом со мной, специально расплескав воду и замочив мне край штанов. – Уборка, – поясняет, смело встретив мой охреневший взгляд. Оттряхиваю брюки, потянув пальцами за ткань. Исподлобья зыркаю на хамку, а она и бровью не ведет. Да уж, с правилами поведения персонал этой больницы явно не знаком. – Ох, бедная девочка, – качает головой, с жалостью покосившись на Киру. – Бедная, – разворачивается и топает к открытой двери.

– Кхм? – покашливаю недоуменно, вопросительно смотрю на подозрительно притихшую Пампушину. Она теряется, вжимается в матрас, будто собирается просочиться сквозь него. – Что? Признавайся! – настаиваю, когда санитарка выходит в коридор за тележкой с моющими средствами.

– Она, наверное, подслушала наш разговор с акушеркой. Я после наркоза была дезориентирована. Не понимала, где я и с кем. Ну, и… – переходит на тоненький писк. – Я расплакалась и пожаловалась на мужа-изменника. Теперь все думают, что это ты, – вжимает голову в плечи, будто пытается спрятаться в панцирь, как черепашка.

– Чудненько, – расстроенно хлопаю ладонью по бедру. – А я, между прочим, никогда налево не ходил, – зачем-то оправдываюсь, вызывая легкую ухмылку на губах Киры.

Обжегшись на своем кобеле, она не верит мне, но я не лгу. Прежде чем начать новые отношения, я всегда обрывал предыдущие, даже если им было от силы пара недель. Я далеко не святоша, но одновременно двух баб не имел. В браке и вовсе ни на кого, кроме жены, не смотрел. Зачем? Я же не животное, ведомое дикими инстинктами. Нормальному мужику одной женщины должно хватать. Впрочем, может, я старомоден. Не чета ее молодому бабуину.

– Все-е так говорят, – звучит сбоку от меня в унисон со скрипом тележки.

Обреченно закатываю глаза.

– Прости, – виновато прищуривается Кира, и в этот момент в мою ступню врезается колесико. Резко поднимаюсь, пока меня не переехали тележкой, а тело не растворили в хлорке. Напряженно поглядываю на охамевшую санитарку.

– Извините, не удержала, – пожимает та плечами. – Мне надо пол вымыть, – намекает, чтобы я исчез и, желательно, больше не появлялся. Какая же вредная тетка! Не разобравшись, всех собак на меня спустить готова.

Да чтоб ее снегом завалило! Надоело мне страдать за грехи гамадрила. Я будто чужое место занял… на электрическом стуле. И жарюсь в нем вторые сутки.

Отмахиваюсь, выхожу в коридор, позволяя озлобленной на весь мужской род санитарке убрать в палате. Когда возвращаюсь, Кира уже спит, продолжая прижимать к груди малышку.

От обиды и ярости не остается ни следа. Плохие мысли улетучиваются, уступая место умиротворению. В идеале, прилечь бы рядом с ними и отдохнуть в обнимку, но это уж слишком…

Улыбнувшись, бесшумно приближаюсь к постели. Затаив дыхание, аккуратно забираю дочку. Я держал ее на руках однажды. Правда, не совсем по своей воле…

Вчера неонатолог застала меня врасплох и неожиданно всучила мне крошку, а сама убежала к другому маленькому пациенту, проблемному и нуждающемуся в экстренной помощи. Я так и простоял истуканом, пока она не вернулась. Пошевелиться боялся. Зато вроде бы запомнил, как надо правильно брать младенца.

Медленно и очень осторожно перекладываю Лизу в кувез, чтобы она не проснулась. Проверяю грелку, накрываю маленькое тельце одеялом. Понимаю, что все это время не дышал – и жадно глотаю кислород.

Поворачиваюсь к Кире. Скользнув взглядом по краю обнаженной груди, подтягиваю ткань платья и накрываю прелести пледом, чтобы эта скромница не горела опять от стыда, когда проснется. Пользуясь моментом, невесомо целую ее в жаркий лоб. Задерживаюсь, прижавшись губами. Нахмурившись, ласково провожу по красному лицу пальцами. По-прежнему пылает. Хреново. Надо будет позвать врача, когда она проснется, а заодно про обед узнать. Мысленно ставлю пометку в воображаемом блокноте, который вот-вот лопнет от количества заданий. Сложно быть папой.

– Разве можно вас одних оставить? – тихо сокрушаюсь. – Беззащитные, как брошенные котята.

После изнурительного и весьма оригинального «празднования» Нового года у меня садятся батарейки. Как встретишь, так и проведешь? Если верить поговорке, то страшно даже заглядывать в завтрашний день. Сегодняшний бы пережить.

Устраиваюсь на своей койке, сидя с широко разведенными коленями и упираясь спиной в прохладную стену. Складываю руки на груди, слежу не моргая за спящими матрешками, переводя взгляд с одной на другую, как надзиратель. Пытаюсь выстроить план действий на ближайшее время, а вместо этого… не замечаю, как меня самого клонит в сон.

Критически низкий заряд батареи, найдите источник питания. А лучше разбудите, когда все само наладится, потому что я ни хрена не Дед Мороз – и чудо не организую. Могу разве что посохом бывшего мужа Киры забить, а после закопать в сугробе. Мне так нравится эта идея, что я усмехаюсь в полудреме. И окончательно отключаюсь.

Глава 12. Муж… самый настоящий

Кира

Сквозь сон пробивается тихое мяуканье, как через плотный слой ваты. Провожу ладонью по матрасу и, никого не обнаружив рядом, похлопываю в пригласительном жесте. В ответ ноль реакций. Бью настойчивее, ворочаюсь, а кровать чуть поскрипывает в ритм моим движениям.

– Кис-кис, Мурка, – зову, не размыкая век. – Дедуля, покорми ее, – сладко зеваю, отчего мои слова звучат нараспев.

Мяуканье затихает, но стоит мне лечь поудобнее и задремать, как оно перерастает в требовательный писк. Сон как рукой снимает. Испуганно распахиваю глаза, осознав, что это не котенок.

– Ой, – резко вскакиваю. – О-о-ой, – морщусь, почувствовав острую боль внизу живота и между ног. Опомнившись, поворачиваюсь на бок и очень осторожно сползаю с постели. – Лизонька!

Издали заглядываю в кувез, но ничего не вижу в ворохе одеял и пеленок. Опираюсь о тумбочку, смахиваю что-то с ее поверхности на пол, однако не обращаю на это внимания. Мое рвущееся из груди сердце ведет меня к дочери.

– Малышка моя, – достаю теплый комочек из тканевого свертка, бережно беру на руки и прижимаю к себе. Мечусь по палате, как раненая кошка с котенком в зубах. Словно ищу уютное место, где нам спрятаться. – Прости бестолковую мать, тш-ш, – притопываю, укачивая Лизу.

Не успокаивается. Кричит еще громче, возмущается, будто я делаю совсем не то, что нужно.

– Солнышко, я только учусь быть твоей мамочкой, – едва не плачу, бегло осматривая палату в поисках Славина. Он уехал? Бросил нас? Или вообще мне приснился… – Я тебя не понима-а-аю, – жалобно тяну в унисон с детским воплем.

Зажмурившись, делаю глубокий вдох – и очень медленно выдыхаю. В нос забирается побочный запах, не очень приятный, щекочет и раздражает рецепторы. С трудом подавляю чих, принюхиваюсь. Задумчиво покосившись на сморщенное, красное личико Лизы, чмокаю ее