Сьюзен Джонсон - Рискуя всем

Минутой позже он объяснил брату Даниеля все, что от того требовалось. Мягкой угрозы вместе с деньгами будет достаточно, чтобы его приказ выполнили.

— Твою записку передадут, — объявил герцог минутой позже, возвращаясь в спальню, — и меня заверили, что о твоем появлении здесь никто не обмолвится и словом.

Фелиция, опершись о подушки, лениво разглядывала его.

— Ты либо очень опасен, либо безмерно богат.

Герцог, следуя собственному правилу никогда не делиться подробностями личной жизни, коротко ответил:

— Просто отдал Клоду часть выигранных сегодня денег.

— Вероятно, большую.

— Нет, но достаточную сумму.

Ради столь притягательного зрелища он отдал бы и больше.

— Ну теперь, когда все улажено, тебе больше нет нужды волноваться, — добродушно усмехнулся он, — и до утра можно сосредоточиться исключительно на удовольствиях.

— Кажется, препятствия для тебя не существуют!

— Просто у меня самый что ни на есть эгоистичный мотив.

Она вальяжно потянулась и приняла театральную позу одалиски.

— Уверен, что я этого стою?

— Определенно, а я никогда не ошибаюсь.

Фелисия рассмеялась, довольная похвалой.

— Вижу, скромности тебе не занимать.

— Скромность — качество, которое люди склонны сильно переоценивать, — заметил Флинн, развязывая пояс халата.

Фелисия жадно рассматривала его бронзовое мускулистое тело, на котором не было ни унции лишнего жира, подтянутое и восхитительно возбужденное.

— Вряд ли кто-нибудь сможет назвать тебя скромным.

— И тебя тоже.

Флинн взобрался на кровать и устроился между ее ног с небрежной ловкостью, говорившей о долголетней практике.

— Итак, начинаем первый урок достижения оргазма с мужчиной, — пробормотал он с улыбкой, вводя свое мужское достоинство в ее раскаленный грот. — Не стесняйся остановить меня в любую минуту.

— Я не остановлю тебя за все сокровища мира, — заверила она.

— Вот эта женщина по мне!

Фелисия вопросительно воззрилась на него.

— Обычное выражение, нечто вроде поговорки, — поспешно пояснил он, сам удивившись собственной искренности. Обычно Флинн как огня избегал романтических высказываний.

— Люби меня, — промурлыкала она, зазывно шевельнув бедрами.

Он подался вперед, медленно проникая в нее, скользя в жаркие глубины с намеренной неторопливостью, желая дать ей наслаждение и в то же время алчно стремясь ощутить каждый дюйм этого пьянящего вторжения. Он уже не помнил, когда в последний раз занимался любовью с неопытной партнершей, и ее восторженное желание придавало новую остроту его собственному возбуждению.

— Скажи, если я сделаю тебе больно.

— Ни за что.

Она вцепилась в его плечи, подняла бедра, чтобы встретить его, пульсирующий жар ее желания обтекал его настойчивую затвердевшую плоть.

— Пожалуйста… еще…

Флинн послушался, но она была так тесна, что он, встретив слабое сопротивление, заколебался.

— Мне не больно… честное слово…

Опустив глаза, он заметил мольбу в лиловых глазах, пылающий румянец на щеках.

— Не останавливайся! Иди до конца, — выдохнула она. Даже святой не мог бы устоять перед таким искушением, а Флинн никогда не претендовал на святость.

— Ты этого хочешь? — допытывался он, хотя сам не знал, сколько еще продержится.

— Я умираю, — в отчаянии прошептала Фелисия.

Она так долго вела целомудренную жизнь, что больше не могла ждать. Но и он сдерживал исступление из последних сил. Получив ее безмолвное согласие, Флинн дал волю своим безусым порывам, рванулся вперед и вторгся в покорное лоно, как победитель в завоеванный город, наполняя ее, растягивая до предела. Наслаждение было таким острым, что у нее на глазах выступили слезы. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом осторожно шевельнулся. Фелисия застонала. Легкое давление словно оживило каждый чувствительный нерв, каждую клеточку, доведя напряжение до безумия.

С судорожным вздохом, сжигаемый мукой, терзаемый необходимостью сдерживаться, Флинн заставил себя забыть о безумном наслаждении, сжигавшем его заживо.

Но он тут же понял, что это долго не продлится. Она широко раздвинула бедра, чтобы как можно глубже принять его. Продолжая мягкими толчками проникать в нее, Флинн давал ей то, о чем она мечтала, чего они оба желали: утонченный ритм чередования наступлений с отступлениями. Ничего, кроме обнаженных, жгучих, умопомрачительных ощущений. Она кричала, а он тихо стонал, когда весь мир сосредотачивался в трепетном соприкосновении его налившегося кровью пениса и ее трепещущей плоти. А потом… оба задерживали дыхание, когда он отстранялся, почти полностью выходя из нее. И оба ждали, в сладостной, изощренной агонии, следующего мощного удара.

Запах любви окутывал их, жаркий аромат разгоряченных тел, слившихся воедино в первобытном, примитивном акте совокупления, распространялся в атмосфере вызывающей роскоши самого дорогого номера «Отель де Пари». В эту минуту оба существовали в собственной вселенной, соединенные в танце, старом, как сама вечность, предававшиеся неистовой, самозабвенной чувственности: тело к телу, головокружительное желание к головокружительному желанию, лихорадочному, горячечному, алчному.

Она то ли застонала, то ли зарыдала, и Флинн мгновенно сменил темп, поняв, как близка она к пределу. Чуть отстранившись, он вонзился в нее так глубоко, что Фелисия охнула. И тут же ночной воздух прорезал тихий жалобный вопль. О, благословенное освобождение! Его так долго подавляемый оргазм взорвался с такой неумолимой мощью, что Флинн закрыл глаза, потрясенный силой собственных ощущений.

Несколько ошеломляющих мгновений в этом созданном ими раю под бархатным балдахином, корчась в экстазе, они прижимались друг к другу, испытывая, возможно, то, что довелось пережить очень немногим любовникам. Мир сузился до блаженных переживаний и обжигающих соприкосновений тел.

«Откуда мне было знать, — думала Фелисия, покоренная, наполненная его семенем, — что секс может быть так потрясающе хорош?»

«Неужели ее наивность способна на подобное волшебство?» — дивился он, все еще не насытившийся, несмотря на сокрушительную разрядку.

Но, верный принципам, диктующим отказ от истинных чувств, и полный решимости сохранить удобные холостяцкие привычки, Флинн отбросил тревожащие мысли и, подняв голову с подушки, небрежно чмокнул Фелисию в щеку.

— Восхитительно!

— И теперь я знаю, как это бывает, — подтвердила она, прикрыв глаза.

— Мир иногда бывает совершенным, — прошептал он, приподнявшись на локтях и улыбаясь ей.

— Когда ты со мной? — спросила она, поднимая ресницы.