Фрейлина - Тамара Шатохина

Мужчина уже оседлал лошадь и ждал меня у той самой деревины.

— Раньше уйти было — никак… Ты голоден, Илья Ильич, хочешь? — устало предложила я клубнику — на самом донышке правда. Девочки тоже скромно угостились — по ягодке: — Я так наелась ее с утра… медведь столько не съест. Ты же без еды, так хоть ягода…

— Со мной поделились, покормился я, барышня. Не извольте беспокоиться.

Я кивнула — ладно… нет, так нет. Позволила поднять себя в седло и почти привычно уже уцепилась за седельную луку. Илья вел лошадь шагом и нес корзинку. Мимо неспеша проезжали всадники, поскрипывая рессорами, тяжело проплывали груженые экипажи.

Руки и губы у меня пахли клубникой. И ужасно хотелось плакать… Сейчас уже было можно — никто не видит.

— Барышня, — остановившись вдруг, позвал меня Ильич: — Не побрезгуйте — чистая одежка, может набросите? Носом вон шмыгаете… Отсыреете совсем, пока дойдем до места.

— Д-давай, — согласилась я. Он солдат, значит человек закаленный, а я и правда продрогла. Или это нервы?

Укутавшись в его куртку — только недавно введенная Николаем удобная кавалеристская форма для нижних чинов (выставки исторического костюма были моей слабостью — ни одну не пропустила) и немного согревшись, я опять вернулась к слезам — нечаянно и как-то очень естественно. Навалилось все разом, собралось до кучи… доброта и забота почти незнакомого человека, вина за то, что ждал меня полдня, клубника, скрипка эта… воспоминания проклятые!..

Павильоны на островах закрывались для посещения в октябре и до конца апреля. Мы называли это время «просушкой» — «закрыть на просушку». Постоянная влажность влияла на внутренние интерьеры и состояние экспонатов… да что там! Даже в туристический сезон павильоны не открывали для посещения в сырую дождливую погоду.

А до открытия сезона нужно было высадить цветы и привести в общий порядок садики.

Работали профессионалы, конечно, мы помогали в порядке волонтерства. И был там один мальчик… очень талантливый мальчик. То ли садовник… да это неважно. С ним приезжала девочка. С большим уже животиком, тихая и улыбчивая, как солнышко. Для нее мы убирали ограждение с лавочки, и она сидела и просто смотрела, как работает ее мальчик. И он тоже часто поглядывал на нее, смотрел… Модная длинная челка мешала, и он собирал ее резинкой. Но привычка расчесывать волосы пятерней никуда не делась. Делая перерыв в работе и сдернув рабочую перчатку, он медленно проводил пальцами по бритому виску. Глядя на свою девочку.

Мне было тогда… да, наверное, лет двадцать восемь? И, наглядевшись на них… никогда до и после этого я не чувствовала настолько огромного желания любить и быть любимой. Даже не желание — острая потребность, необходимость. Больно, горячо, нежно… несбыточно! Их чувства буквально электризовали воздух, заряжая его… или питая собой эфир — кто знает?

Просто взгляды…

Я долго болела потом этим несбыточным. Успокоилась со временем, прошло конечно. А сейчас вернулось с немыслимой силой. Вдруг, внезапно! До отчаянных слез и знакомой боли в груди. Буквально размазав меня этой своей несбыточностью.

Здесь я ни в ком не искала мужской интерес, даже в голову не приходило. Вначале вообще было не до того… да не до всего — жила в постоянном стрессе и страхе разоблачения. Жила в напряжении, выверяя каждый свой шаг и подбирая слова согласно здешней разговорной манере — хорошо, писем и мемуаров этих времен читано было немеряно.

Но вот я ожидаемо задумалась о смысле своего существования здесь, принимая кстати вариант с Весниным. И тут же осознала, что можно придать ему настоящий смысл, приняв на себя миссию корректора и попытавшись сделать будущее хоть немного лучше. Ведь волею судьбы я оказалась буквально в эпицентре принятия решений, в зоне влияния, можно сказать.

Ну не зря же это⁈

И тут почти сразу представилась возможность… нереально удачный шанс — близкое знакомство с влиятельным человеком. И я схватилась за эту единственную возможность! Спешила донести, убедить… влияла блин, как могла, зная, что времени мне отпущено критически мало. Где-то косячила в волнении и на эмоциях — характер мой оставался при мне, он никуда не делся.

И что-то я успела, в чем-то меня услышали.

Но думаю… не случись того самого мужского интереса, слушать вообще бы не стали. Отвели бы взгляд, прошли мимо, отмахнувшись, как от мухи. Но пушистые ресницы, детские губки бантиком и претенциозная попытка судить о вещах серьезных — смесь та еще, похоже. Раз зацепило.

Внешность важна, кому это знать, как не мне? И вот она есть у меня — приемлемая… и даже приятная, пускай и не в моем вкусе. Тая юная копия своей мамы, а Елизавета Якобовна красивая женщина, совсем еще молодая. Может и я со временем… грудь превратится в Грудь, станут округлыми и мягкими руки-веточки…

Но мною и так уже интересовались. Совершенно нечаянно я заинтересовала собой даже не одного, а двух мужчин.

Вот только Сережа Загорянский, незаметно проникший в душу глубже, чем мне хотелось бы, не предпринял даже попытки… хотя и обозначил свою симпатию. И если подумать… скорее всего, он уже несвободен. Еще не женат, но помолвлен может быть. Прервать помолвку, в это время означало глубоко оскорбить и опозорить не только невесту, но и всю семью. Ее родственники могли вызвать на дуэль и вызывали… и убивали. Поэтому рвали помолвки крайне редко, в исключительных случаях. Она дело чести, данное мужчиной слово — уже почти брак.

Может я и выдумала ее, но очень похоже, что «совсем нечего вам предложить» от Загорянского той же природы, что и Дубельтовское «не смогу просить вашей руки». Серьезная, весомая причина этому должна быть.

Но та наша прогулка и романтическая атмосфера свадебного вечера, пронизанная таинственностью эфирного света и звучащая в унисон с красотой парка, уютом крытой аллеи… Плюсом ко всему этому — интересный молодой мужчина в парадной морской форме. А я живой человек, между прочим. И все-таки женщина, как оказалось.

Любовью это точно еще не было, но отпусти я себя и разреши… С ним могло бы — запросто. И даже обязательно…

С Константином — нет, здесь я всегда настороже. Понимание недопустимости, невозможности и несбыточности всегда было и есть. Но разбередил он, растравил снова душу! Скрипкой своей, клубникой, вальсом, взглядом в мою сторону… так похожим на взгляд того мальчика. Хотя я могла понять неправильно… в почти темноте «навигационных» сумерек. И лучше бы так оно и