Летний сад - Полина Саймонс

желтая лампочка. Александр курил, пил пиво и не повернулся к ней. Она подумала, не подойти ли к столу в углу и не сесть ли напротив мужа. Он не любил, когда она подходила близко в те моменты, когда он бывал расстроен. Но она знала и то, что ему необходима ее близость, когда он огорчен, и потому села рядом на скамью, не прикасаясь к нему, но достаточно близко, чтобы ощутить запах кожи от его летной куртки, и дым сигареты, и пивное дыхание. Он этим вечером, придя на праздник, выглядел таким красивым – причесанные черные волосы, свежевыбритое лицо, отличный темный костюм, крахмальная белая рубашка… А теперь переоделся в черные джинсы и кожаную куртку, которые ей нравились, и сидел, вытянув ноги, раскинув по спинке скамьи руки, и его тело казалось таким широким, а поза такой мрачной…

– Холодновато, да? – сказала Татьяна. – Зимой пустыня не всегда доброжелательна.

– Да, лед кругом.

– Нет, какой лед? – Значит, он не тратил время зря. – Послушай, что с тобой происходит?

– Со мной ничего не происходит.

– А откуда ты вообще знаешь жену Куберта?

– Они с мужем приходили в прошлом месяце, посмотреть индивидуальные проекты домов. Но при чем тут она? Таня, женщины всегда наряжались, подходили близко, флиртовали, расспрашивали о домах, об освещении, о работе – много лет. Они появлялись на лодках в Кокосовой Роще, они есть и здесь, в Скотсдейле. Какая разница?

– Шура, что между нами не так? – прошептала Татьяна. – Нам нельзя ошибаться… Что мы делаем не так?

– Я тебе скажу что, – ответил Александр, наконец поворачиваясь к ней, – поскольку за последние восемь часов я, очевидно, не сумел донести до тебя смысл происходящего. В нашем доме не так вот что. Твоя работа, твой госпиталь, то, чем ты занимаешься, и другое, что ты делаешь со мной и с нашим браком.

– Александр, я ничего не делаю такого, – возразила она. – Я все терплю…

– Терпишь меня? Ты что, издеваешься?

– Погоди, погоди, я просто неправильно выразилась, – поспешно заговорила она, взмахнув руками, стараясь успокоить его. – Я имела в виду, что никогда не переставала быть тем, чем всегда была для тебя. И как ты знаешь, – добавила она, слегка порозовев, – я никогда не отказывала тебе…

– Таня, тебя нет дома шестьдесят, даже шестьдесят пять часов в неделю! Ты отвергаешь меня все эти часы, разве не так? А в те часы, когда ты дома, ты не так хороша, как прежде. Ты вообще присматривалась к себе в последнее время? Ты хуже, чем когда бы то ни было!

– Не так хороша? Ты шутишь? – воскликнула она, и ее руки вдруг опустились, словно ей уже не хотелось успокаивать его, потому что нужно было успокоить себя. – Что тебе не так? Разве в доме не чисто? Разве твои рубашки не отглажены? Разве ужин не ждет тебя на столе? Или у тебя несвежий хлеб? Разве тебе когда-то приходилось самому наполнять свою тарелку, самому варить кофе, самому печь хлеб? Бога ради, Александр! Я твоя горничная и твоя дойная подружка. – Она немного помолчала, чтобы не дать вырваться грубым выражениям. – Чего я не делаю для тебя?

Александр промолчал.

Но в этом молчании Татьяна слышала его внутренний крик.

– Ох, да что происходит? – прошептала она, и ее руки снова потянулись к нему. – Шура, ангел мой, ну же, взгляни на все, что мы имеем… Я понимаю, нам грустно из-за… Но посмотри на остальное, на нашу прекрасную жизнь! Посмотри на нашего безупречного Энта. У нас есть он. И так много плохого осталось позади.

– Явно не все плохое, – откликнулся Александр.

Он оперся локтями о колени и закурил новую сигарету.

– Нет, всё, всё!

Он отшатнулся от ее протянутых рук:

– И Лазарево тоже позади, Таня. Лазарево, Олений остров, Напа, Бетель-Айленд. Все это позади. Но знаешь что, что не позади? Ленинград. – Он выпустил большой клуб дыма. – Вот это не осталось в прошлом.

Татьяна, несмотря на все усилия сохранить власть над собой, задрожала. Не найдя ничего другого в ответ на его слова, она сказала, опустив голову:

– Да, но каждый день, когда я возвращаюсь домой, я думаю о побеге с завода, я смотрю вперед, на тебя. Каждую ночь, когда я в твоих объятиях, это для меня немножко похоже на Лазарево – каждый наш день в Аризоне.

И что ответил на это ее любимый муж?

– Ох, дай мне передохнуть, черт побери. Если честно, за то время, что я потратил на тебя, я мог бы стул соорудить.

Задохнувшись, Татьяна резко встала. И повернулась, чтобы уйти.

– Вот и правильно, иди, – сказал он, снова затягиваясь дымом. – Даже закончить не можешь, да?

– Закончить что? – Татьяна заговорила громче. – Ты говоришь такое и хочешь, чтобы закончила я? Отлично, закончу. – Она почувствовала, как ее охватывает жаром. – Ты потратил время на меня? И вчера ты тратил время на меня? Да, ты прав, потому что это было эффектно и удовлетворительно.

– Именно так, – согласился Александр, куря и глядя на нее бронзовыми глазами. – И то и другое.

Татьяне пришлось попятиться и ухватиться за перила террасы позади нее.

– Поздно уже, – тихо сказала она, глядя в пол. Все это было таким бессмысленным… – Очень поздно, а я устала. Мне завтра работать. Я не могу обойтись без сна, а потом оставаться на ногах двенадцать часов. Почему бы не отложить все до выходных, а уж потом мы сможем еще поговорить обо всем.

Александр невесело хмыкнул:

– О, ты молодец. Показываешь мне, как сильно ты желаешь разрешить наши проблемы и потому просишь подождать до выходных?

– А какие проблемы ты хотел бы решить прямо сегодня? – утомленно спросила Татьяна.

– Да вот как раз то, что звучит в твоем голосе. Ты сейчас рядом со мной, и посмотри – ты уже думаешь о завтрашнем дне, о том, чтобы умчаться на работу; тебя уже нет здесь! Я стал чем-то раздражающим для тебя, тем, чем ты занимаешься, пока дождаться не можешь, когда займешься тем, что тебе действительно хочется делать! Я теперь Киров, а не Александр. Ты говоришь, что помнишь завод Кирова? Помнишь, как тащилась двенадцать проклятых часов, чтобы побыть со мной пять минут?

– Боже, да неужели ты не можешь хоть раз удержаться от того, чтобы не заговорить о самом гадком, о чем только ты можешь подумать?

– Я не говорю обо всем гадком, о чем я могу подумать.

Она отвернулась лицом к пустыне.

Она услышала, как он закуривает новую сигарету. Несколько минут они молчали. Потом Александр заговорил.

– Для кого ты надеваешь