Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

Я уловил в глазах Джеймса легкое удивление, но он сумел взять себя в руки.

— Мне достаточно произнести одно слово, и вы думать об отъезде забудете, — сказал он. — Просто назвать свое дело.

— Так назовите! — воскликнул Алан. — Теперь же. Дэви нам не помеха.

— Оно обогатит нас обоих, — сказал Джеймс.

— Да неужто! — вскричал Алан.

— Можете не сомневаться, сударь, — подхватил Джеймс. — Говоря попросту, это клад Клюни.

— Быть того не может, — ахнул Алан. — Вы что-нибудь про него узнали?

— Мне известно место, мистер Стюарт, и я могу вас туда проводить, — сказал Джеймс.

— Лучше некуда! — заметил Алан. — Ну и рад же я, что приехал в Дюнкерк! Вот, значит, какое у вас ко мне дело? Каждому, полагаю, по половине?

— Да, дело это, — ответил Джеймс.

— Отлично, — сказал Алан и продолжал тем же тоном детского любопытства: — А «Морской конек» к нему отношения не имеет?

— Что-что? — переспросил Джеймс.

— И тот молодец, которому я только что дал пинка у мельницы? — добавил Алан. — Фу! Довольно вранья! У меня в сумке письмо Пеллисера. Тут тебе и конец, Джеймс Мор. Больше ты уже не посмеешь втираться к честным людям!

Джеймс растерялся. Он побледнел и мгновение стоял, как каменный, а затем запылал злобой.

— Ты смеешь так со мной говорить, ублюдок? — взревел он.

— Подлый боров! — крикнул Алан и отвесил ему звонкую пощечину. И сразу же их клинки скрестились.

Едва сталь лязгнула о сталь, как я невольно отпрянул. Но тут же увидел, как Джеймс парировал удар в самый последний миг — я даже подумал, что он убит. Тут мне пришло в голову, что он — отец Катрионы и потому почти мой собственный, и, выхватив свою шпагу, я бросился к ним.

— Назад, Дэви. Ты с ума сошел! Черт тебя побери! Назад! — рявкнул Алан. — Ну, так сам будешь виноват!

Я дважды раздъединял их клинки. Меня отшвырнули к стене, но я опять встал между ними. Словно не замечая меня, они наносили удары, как безумные. Не понимаю, каким образом меня не закололи или я сам не заколол одного из этих двух Родомонтов. Все происходило словно во сне, но тут со стороны лестницы донесся пронзительный крик, и Катриона заслонила своего отца. В тот же миг острие моей шпаги во что-то воткнулось, и, отдернув ее, я увидел, что кончик побагровел. А платок Катрионы, завязанный на шее, покраснел от крови. И я замер, вне себя от ужаса.

— Вы же не убьете его у меня на глазах! — вскричала она. — Все-таки я его дочь!

— Душа моя, я кончил, — сказал Алан и сел на ближайший стол, скрестив руки, но по-прежнему сжимая в правой обнаженную шпагу.

Она продолжала стоять, как стояла, грудь ее тяжело вздымалась, глаза были широко открыты. Внезапно она повернулась лицом к отцу.

— Уходи! — крикнула она. — Унеси с собой свой позор, а меня оставь с чистыми людьми. Я дочь Альпина! Ты покрыл стыдом сынов Альпина! Уходи!

Это было сказано с такой страстью, что я очнулся от оцепенения и на миг даже забыл о своей окровавленной шпаге. Они стояли друг против друга, у нее на платке расплывалось красное пятно, а он был белей полотна. Я достаточно хорошо знал его и понимал, как больно хлестнули его эти слова, но он тут же прибегнул к браваде.

— Ну, что же, — сказал он, вкладывая шпагу в ножны, однако поглядывая на Алана, — если эта стычка кончена, я возьму мой саквояж…

— С саквояжем отсюда уйду только я, — перебил его Алан.

— Сударь! — вскричал Джеймс.

— Джеймс Мор, — продолжал Алан, — эта барышня, ваша дочь, выходит замуж за моего друга Дэви, а потому я отпускаю вас с целой шкурой. Но послушайте моего совета и убирайтесь отсюда, пока она невредима! Как ни странно, но и у моего терпения есть предел.

— Черт вас побери, сударь! — крикнул Джеймс. — В нем же все мои деньги!

— Досадно, конечно, — ответил Алан с самой своей веселой улыбкой, — только, видите ли, они теперь мои. — Затем он добавил уже серьезно: — Убирайтесь-ка отсюда поскорее, Джеймс Мор, покуда можно.

Джеймс поколебался, но, по-видимому, ему не хотелось вновь скрестить шпаги с Аланом, — во всяком случае, он внезапно снял шляпу и сказал нам несколько прощальных слов с лицом грешника в аду. А потом он ушел.

И тут с меня словно спали чары.

— Катриона! — вскричал я. — Это моя шпага… Вы сильно ранены?

— Я знаю, Дэви, и еще больше люблю вас за эту боль. Ведь вы защищали этого дурного человека, моего отца! Поглядите! — воскликнула она и показала мне кровоточащую царапину. — Поглядите, вы сделали из меня настоящего солдата, и я с честью буду хранить следы этой раны!

От радости, что все обошлось царапиной, от восторга перед ее храбростью я совсем утратил власть над собой. И обнял ее, и поцеловал в ранку.

— А я что же, останусь без поцелуев, хотя до сих пор ими меня никто не обделял? — сказал Алан, отстранил меня и взял Катриону за плечи.

— Душа моя, — продолжал он, — ты настоящая дочь Альпина. Все сказания согласны, что был он редким молодцом, и он бы гордился тобой. Если я когда-нибудь вздумаю жениться, то выберу в матери моим сыновьям точно такую же, как ты, если смогу ее найти. А я ношу имя короля и говорю правду.

Он произнес все это с таким искренним восхищением, что Катриона будто глотнула целебного бальзама — а с нею и я. Он словно смыл с нас позор коварства и бесчестности Джеймса Мора. Но тут же Алан вновь стал самим собой.

— А теперь с вашего разрешения, детки, — сказал он, — как ни хорошо с вами, но до виселицы Алану Бреку чуть ближе, чем ему хотелось бы. Пора убираться отсюда подобру-поздорову.

Мы немного опомнились. Алан сбегал наверх и вернулся с нашими седельными сумками и саквояжем Джеймса Мора, я подхватил узелок Катрионы, который она уронила на лестнице, и мы уже собирались покинуть этот опасный дом, как вдруг нам путь