Александр Дюма - Сальватор

— Да, мы собираемся его утопить, — поддакнул Туссен.

— Зачем такая крайность? — задумчиво спросил Сальватор.

— Потому что он пытался сначала нас напоить…

— Потом подкупить…

— И?..

— И, наконец, запугать!

— Запугать Жана Быка?.. Ладно бы еще Туссен-Лувертюра, но Жана!..

— Вот видите! — воскликнул плотник. — Пропустите же нас, и через полчаса его песенка будет спета…

— И как он пытался тебя запугать, дружище?

— Он сказал, что донесет на вас, господин Сальватор, прикажет вас арестовать и отправит вас на эшафот! Тогда я сказал: «Ладно, а пока что я отправлю вас в Сену!»… Посторонитесь, господин Сальватор.

— Развяжи этого человека, Жан.

— Как! Я должен его развязать?!

— Да.

— Разве вы не слышали, что я рассказал?

— Слышал.

— Я сказал, что он хотел на вас донести, чтобы вас арестовали и гильотинировали.

— А я тебе ответил: «Развяжи этого человека, Жан» — и добавляю: «Оставь меня с ним наедине».

— Господин Сальватор! — взмолился Жан Бык.

— Не беспокойся, дружище, — продолжал настаивать молодой человек. — Господин граф Лоредан де Вальженез против меня бессилен, зато я, наоборот…

— Наоборот?..

— Я всесилен против него. В последний раз прошу: развяжи его и дай нам спокойно переговорить с глазу на глаз.

— Ну, раз вы так хотите… — смирился Жан Бык.

И он бросил на Сальватора вопрошающий взгляд.

— Именно так! — подтвердил молодой человек.

— Тогда я повинуюсь, — окончательно покорился Жан Бык.

Он развязал графу руки, вынул кляп у него изо рта и вышел со своим другом Туссеном, предупредив Сальватора или, скорее, г-на де Вальженеза, что будет стоять за дверью и прибежит по первому зову.

Сальватор проводил их взглядом и, как только дверь за ними закрылась, обратился к графу де Вальженезу:

— Извольте сесть, кузен; нам нужно сказать друг другу слишком много: боюсь, что стоять нам пришлось бы чересчур долго.

Лоредан метнул на Сальватора быстрый взгляд.

— Рассмотрите меня как следует, Лоредан: это я самый! — продолжал тот, отводя красивые черные шелковистые волосы ото лба, невозмутимого и ясного, словно перед ним стоял его лучший друг.

— Откуда вас черт принес, господин Конрад? — спросил граф, чувствуя себя увереннее перед человеком одного с ним ранга, нежели перед двумя простолюдинами, с которыми он только что столь безуспешно сражался. — Слово чести, я считал вас мертвым.

— Как видите, я жив, — возразил Сальватор. — Ах, Боже мой, в истории известно немало такого рода происшествий, начиная с Ореста, приказавшего Пиладу объявить о своей смерти Эгисфу и Клитемнестре, и вплоть до герцога Нормандского, оспаривающего у его величества Карла Десятого трон своего отца Людовика Шестнадцатого.

— Однако ни Орест, ни герцог Нормандский не заставляли тех, кому они мстят или у кого требуют наследство, оплачивать свои похороны, — продолжал в том же тоне г-н де Вальженез.

— Ах, Боже мой, дорогой кузен, не станете же вы меня упрекать в жалких пятистах франках, что вы заплатили за мои похороны! Зато прошу подумать о том, что никогда еще деньги не были помещены надежнее: вот уже около шести лет они вам приносят около двухсот тысяч ливров ренты! Не беспокойтесь, я верну вам пятьсот франков, как только мы уладим наши дела.

— Наши дела! — презрительно бросил Лоредан. — Разве у нас есть общие дела?

— Ну еще бы!

— Уж не касаются ли они наследства покойного маркиза де Вальженеза, моего дядюшки?

— Можете смело прибавить, дорогой господин Лоредан, «и вашего отца».

— Ну, поскольку мы одни и, следовательно, это не имеет никакого значения… Готов прибавить ради вашего удовольствия: «и вашего отца».

— Да, — подтвердил Сальватор, — для меня это большое удовольствие.

— А теперь, господин Конрад… или господин Сальватор — как вам угодно, ведь у вас несколько имен, — не будет ли с моей стороны нескромным поинтересоваться, как случилось, что вы живы, когда все считают вас мертвым?

— Боже мой, да нет, конечно! Я сам собирался поведать вам эту историю, сколь бы мало она вас ни интересовала.

— Напротив, она меня весьма интересует… Рассказывайте, сударь, рассказывайте!

Сальватор поклонился в знак согласия.

— Как вы, должно быть, помните, дорогой кузен, — начал он, — господин маркиз де Вальженез, ваш дядя и мой отец, умер неожиданно и при весьма странных обстоятельствах.

— Отлично помню!

— Вы помните, что он никогда не хотел меня признавать, и не потому, что считал недостойным носить его имя, а потому, что, признав меня, он мог мне оставить лишь пятую часть своего состояния.

— Очевидно, вы лучше меня разбираетесь в статьях кодекса, касающихся незаконнорожденных… Будучи законным сыном, я не имел случая заняться их изучением.

— Ах, сударь, положения эти изучал не я, а мой бедный отец… И настолько тщательно, что в самый день смерти пригласил своего нотариуса, почтенного господина Баратто…

— Да, и никто так никогда и не узнал, зачем он его вызывал. Вы полагаете, для того, чтобы вручить ему завещание на ваше имя?

— Я не полагаю, я в этом уверен.

— Уверены?

— Да.

— И почему?

— Накануне мой отец, чувствуя приближение смерти, о чем я и слышать не хотел, объявил мне, что он намерен сделать или, точнее, уже сделал.

— Мне знакома эта история с завещанием.

— Знакома?

— Да, я уже слышал ее в вашем изложении. Маркиз написал завещание своей рукой и собирался вручить его господину Баратто. Но до того как он это сделал, а может быть, и после того — эта подробность, как бы важна она ни была, так и осталась тайной, — маркиз умер от апоплексического удара. Все так?

— Да, кузен… за исключением одной подробности.

— Какой же?

— Для большей осторожности маркиз написал не одно, а два завещания.

— A-а! Два завещания!

— Точнее — одно и то же, но в двух экземплярах, кузен.

— В котором он завещал вам свое имя и свое состояние?

— Вот именно.

— Какое несчастье, что ни одного из этих завещаний так и не нашли!

— Да, это рок.

— Неужели маркиз забыл вам сказать, где они лежат?

— Один экземпляр предназначался для нотариуса, другой должны были дать мне.

— А до тех пор?..

— До тех пор маркиз запер их в потайном ящике небольшого секретера, стоявшего у него в спальне.

— Однако я полагал, — заметил Лоредан, пристально вглядываясь в Сальватора, — что вы не знали, где находилось это важное завещание?