Dark Souls: за гранью смерти. Книга 2. История создания Bloodborne, Dark Souls III - Дамьен Мешери

Еще один автор, писавший выразительные образы, – это Гюстав Доре, знаменитый художник XIX века (1832–1883 гг.), который воплощал в картинах разные литературные образы, от сказок Шарля Перро до басен Лафонтена, от рассказов Рабле до пьес Шекспира. Одна из его самых монументальных работ – это цикл иллюстраций к «Божественной комедии» Данте, в частности те, которые изображают круги ада, ведь эти рисунки и сейчас, спустя несколько веков, продолжают вдохновлять художников. Черно-белые изображения и игры со светом создают мрачную и неподвластную времени атмосферу – отличное изображение путешествия Данте и Вергилия по подземельям, где проклятых и грешных ждут вечные мучения. Некоторые из них превращаются в деревья со старыми и скрюченными стволами, что сразу напоминает нам нежить из Dark Souls III, которая тоже могла превращаться в растения. А образ Арахны[486] с человеческим телом и ногами паука мог вполне вдохновить дизайнеров первой Dark Souls на образ Квилег, которая сочетает в себе ужас и эротизм.

А еще творчество Гюстава Доре вдохновило и создателей фильма «Дракула» Копполы, впрочем, как и другие не менее известные художники-символисты и экспрессионисты (Густав Климт, Эдвард Мунк, Генрих Пейн или Альфред Кубин). У этой экранизации романа Стокера есть много общих черт с Bloodborne, особенно в части визуала, ведь Коппола старался добиться сочетаний современного стиля с образами барокко, поэтому нанял японскую художницу Эйко Исиоку, чтобы она поработала над костюмами, отражающими эмоции и мысли персонажей.

Смешать японскую чувственность с западной классикой – именно такой концепции придерживались и дизайнеры Souls. В играх заметно, хоть и не очень сильно, влияние японской культуры и эстетики. Например, бой с Верховным повелителем Вольниром напоминает триптих «Ведьма Такияся и призрак-скелет», работу художника Утагавы Куниёси (1798–1861 гг.): на нем изображена ведьма, над которой склонился гасядокуро, гигантский скелет из японского фольклора. Согласно японской мифологии такие скелеты являются духами (ёкаями), и появляются они из костей людей, умерших от голода. Этот образ можно часто встретить в японских видеоиграх (Muramasa: The Demon Blade, Okamiden, The Legend of Zelda: Majora’s Mask). В Dark Souls этому гигантскому скелету Вольниру удается одновременно и внушать страх, и излучать королевское величие.

На пути к возвышению

Еще раз повторим, что этому гигантскому скелету удалось совместить в себе мрачность, великолепие и поэтичность: сочетание, ставшее источником вдохновения романтизма, объединившего чувства и темы, связанные со смертью, трауром, меланхолией, любовью и созерцанием. Совершенно необязательно, что дизайнеры FromSoftware вдохновлялись именно теми произведениями, названия которых мы указали выше. Источники их идей, скорее всего, были совсем рядом – в библиотеке Миядзаки[487], который коллекционирует книги в жанре фэнтези и научную фантастику, мангу в стиле темного фэнтези, как Devilman или «Берсерк»[488], эссе, разные произведения искусства и, разумеется, книги-игры серии Sorcery!, путеводитель по миру Титан[489] и настольные игры вроде Dragon Pass. Сам Миядзаки не раз говорил, что его основные литературные предпочтения сформировались еще в детстве, когда он читал произведения, слишком сложные для его возраста, а все непонятные места дополнял за счет своего воображения. Но та вселенная, которую он создал в Souls, так или иначе связана именно с теми направлениями, о которых мы написали выше и на основе которых и строились миры темного фэнтези и готических историй.

Можно было бы также упомянуть символистские картины Гюстава Моро, чья мифологическая сила и интенсивность цвета необычайно будоражат воображение. Но здесь важно отметить не сами работы, а эстетику, которую создатели игр перенесли в Souls и Bloodborne. Этот вкус к красоте тьмы и тлена является в первую очередь отражением душевного состояния, которое выражается через различные темы. Изначальный огонь, который стоит в центре сюжета Dark Souls, отражает идею заката и погибели, где стирается грань между жизнью и смертью. И эта двойственность, которую несет в себе пылающий огонь, будет видна только игроку, и каждый поймет ее по-своему: кто-то увидит в затухающем огне символ смерти, а кто-то подумает о надежде, искры которой надо поддерживать. Все-таки есть что-то завораживающее в этом образе мерцающего пламени, которое может и согреть тебя, и сжечь дотла.

Японцы, благодаря своим традициям, выработали особый подход к эстетике, которая основана на двух важных концепциях. «Ваби-саби» – объединение идей, которые в западных странах обычно имеют негативный окрас, а именно «ваби» (одиночество, аскетизм, меланхолия) и «саби» (течение времени, увядание, распад). Однако при их соединении открывается другое видение этих тем: человек должен быть скромным и принимать свою слабость перед природой; он должен уважать течение времени и понимать, какую важную роль оно играет в эволюции и развитии мира. Основная идея состоит в том, что нужно принять несовершенство этого мира и человеческой природы, чтобы затем открыть для себя красоту, которая скрывается за этим несовершенством. Здесь также можно привести японское художественное понятие «югэн», которое обозначает глубокую и скрытую красоту вещей – реальность, которую художники могут выразить через свои произведения.

Утонченная скрытая эстетика – вот то, что в первую очередь характеризует проекты Миядзаки[490]. Например, в самом начале главный герой находит тело мертвого дракона, от которого вверх поднимаются мелкие частички, символизирующие его разложение, но игрок не испытывает отвращение, а только чувство благоговения и восхищения. Даже мертвое чудовище, каким бы страшным оно ни было, после смерти сохраняет величие. Появление Присутствия Луны в конце Bloodborne вызывает схожие чувства: огромное существо с множеством щупалец, но его образ притягивает взгляды и завораживает. Обстановка, в которой этот Великий является главному герою, тоже вызывает парадоксальное чувство ужаса и восхищения одновременно – поле, покрытое цветами, под светом огромной красной луны за спиной чудовища. Именно в этом зыбком и невыразимом промежутке находятся тайна и глубокая красота, связанная с другой важной эстетической концепцией: возвышенным.

В своей книге «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного», написанной в 1757 году, то есть до появления романтизма, Эдмунд Бёрк противопоставляет прекрасное (возникающее прежде всего из эстетического, визуального или звукового удовольствия) возвышенному, чрезвычайно мощному и дестабилизирующему понятию, которое связано с эмоциями, выходящими за пределы личности: величие, бесконечность, смерть. В отличие от прекрасного, что рождается из соблюдения точных правил, возвышенное может возникнуть из асимметричности, диссонанса, несоответствия, чрезмерности страданий… Разве это не одно из достоинств искусства – быть способным встряхивать, беспокоить, подвергать сомнению и обогащать, в конце концов, наше видение мира?

Возвышенное выходит за пределы чувства приятного, ведь оно может подавить человека, заставить его ощутить нечто несоизмеримое. Примерно об этом и говорят «югэн» и «ваби-саби» у японцев. Возвышенное может позволить подняться, напоминая индивиду о его смертности и незначительности. Само слово «возвышенное» (sublime)