Простой сложный разговор. Модель легкого и эффективного общения - Элисон Вуд Брукс

раз. Утешение, которое Купер впервые обрел в беседе с Колбером, он надеялся передать другим. «Мы все через это проходим[222], — сказал Купер в интервью The New York Times, — и эта мысль придала мне сил: я стою на пути, который так или иначе проходили все». В подкасте он размышляет о глубоких последствиях своей беседы с Колбером. «Слова Стивена перевернули мое сознание, — говорит он. — И с тех пор я не перестаю размышлять о них».

Цели собеседника

На протяжении всего разговора Купер и Колбер демонстрируют великолепное умение управлять темой, задавать интересные вопросы и поддерживать невероятную легкость. Хотя обсуждают они главным образом потерю и горе, их беседа касается также музыки, религии, детства, личной идентичности, братьев и сестер, Камбоджи, поэзии, выживания, страха, эльфов и матерей (хрупких, ранимых людей, актрис, приятельниц и космических пришельцев). Тематика их разговора обширна и богата. Они задают вопросы — четырнадцать вопросов за двадцать минут, например: «Вы умеете любить своих врагов?» и «Вы хоть понимаете, о чем речь? Вы в теме, старичок?». Они тепло смеются каждые две-три минуты в ответ на мягкие шутки вроде «Она родила одиннадцать детей, чтобы под рукой всегда была театральная труппа».

И все же именно благодаря их доброте этот разговор больше походит на теплое объятие, чем на беседу. Они встречаются взглядами, рассказывают друг другу истории, слушают, смеются и поддерживают друг друга. За их поведением стоит невидимая, но ощутимая сосредоточенность на собеседнике — его словах, его переживаниях, его жизни, его потребностях. Именно эта сосредоточенность не только выводит беседу на совершенно новый уровень, но и, на мой взгляд, позволяет им достичь своих целей в разговоре. Купер ведет беседу, и его цель очевидна: он ищет некое объяснение, которое поможет ему справиться с неутихающим горем. И он, похоже, уверен, что найдет его, поэтому, возможно, и снимает эту беседу на видео, чтобы поделиться с широкой аудиторией. В то же время он осознаёт, что расспрашивает Колбера об одном из самых тяжелых испытаний, какое тому довелось пережить.

Купер старательно создает обстановку, в которой Колбер чувствовал бы комфорт и поддержку, рассказывая о своем трагическом прошлом, и он понимает, что цель Колбера — быть откровенным и уязвимым, потому что только так он сможет дать эмпатичный совет. Даже возражение Колбера направлено на то, чтобы удовлетворить потребность Купера в поддержке: гость мягко настаивает на том, что Куперу (и всем остальным зрителям) стоит осмыслить трагедию утраты в новом ключе.

Доброта — последняя, самая сложная и в некотором смысле самая важная максима TALK — сводится к простой предпосылке: всеми силами стараться ставить потребности своих собеседников на первое место. Да, вы правы, это нелегко, а иногда даже невозможно. Всегда ставить потребности других на первое место — нереалистично и порой не оптимально.

Но даже если доброта — это идеал, которого не всегда удается достичь, неустанное стремление к нему — лучший шанс стать тем, кем мы хотим быть. Чтобы уделить собеседнику первостепенное внимание, требуется постоянная (и искренняя) забота о нем. Задача доброго собеседника — выяснить, в чем нуждается человек, с которым он общается. И что бы это ни было — поощрение, жесткая обратная связь, новые идеи, небольшая шутка, объективная критика, сложные вопросы, перерыв, — доброта побуждает нас помочь ему получить необходимое.

В то время как темы и вопросы составляют суть координационной игры, а легкость поддерживает интерес игроков, доброта создает условия, где игра может развиваться, где игроки чувствуют, что их уважают и ценят. Для победы каждый должен сделать все возможное, чтобы другие могли играть как можно лучше. Темы, вопросы и легкость помогают нам решить, что сказать, но доброта выводит эти навыки на самый высококлассный уровень. Доброта — это высший пилотаж.

Доброта требует усилий

Практиковать доброту, казалось бы, просто. Это как сказать: «Веди себя хорошо!» или «Поступай правильно!». Но в реальной жизни мы постоянно всё портим. И причина этого во многом связана с эгоцентричными человеческими инстинктами.

Швейцарский психолог Жан Пиаже, дедушка психологии развития, первым проанализировал этапы когнитивного развития у детей. Примерно в семь лет, выходя из состояния крайнего эгоцентризма, дети начинают понимать, что у окружающих людей разные взгляды и потребности. До этого возраста для их поведения характерны уморительные (а порой раздражающие) эгоцентрические промахи[223] — например, ребенок не понимает, что другие люди все равно видят его, когда он закрывает глаза руками во время игры в прятки, или что крик «Это мое!» или «Я в это играл!» не являются убедительным аргументом для того, чтобы утащить игрушку или вкусняшку (и скорее провоцируют конфликт, чем гасят его). Но действительно ли мы избавляемся от крайнего эгоцентризма после семи лет? Ответ: не совсем.

Это неприятный факт, который влияет на все аспекты общения. Эгоцентризм всегда проявляется в фоновом режиме, как тайный кукловод, который мешает нам вести беседу эффективно. Он не дает выбирать хорошие темы, заставляя нас говорить о том, что интересно нам (раз эта тема нравится нам, возможно, понравится и собеседнику). Он не позволяет задавать хорошие вопросы[224] (особенно те, на которые собеседнику будет интересно отвечать). Он мешает создавать легкость и шутить, чтобы собеседник был доволен и увлечен общением. Сознание взрослого человека прекрасно приспособлено для выживания, но плохо подходит для того, чтобы думать о других, особенно на ходу и особенно о тех, чьи предпочтения и цели отличаются от наших.

Недавние исследования психолога Боаза Кейсара показывают, насколько мы эгоцентричны в общении[225]. Кейсар и его коллеги попросили участников исследования разбиться на пары и сесть спина к спине, исполняя роли говорящего и слушающего. Говорящие должны представить себе определенный сценарий, например: «Вы подозреваете, что ваш друг готовит для вас сюрприз». Затем они должны произнести реплику, связанную с этим сценарием (с любой интонацией по их выбору). В данном случае требуемая реплика звучала следующим образом: «Чем занимаешься?» Такой вопрос может заставить говорящего прищурить глаза, повысить голос и изобразить хитрый скептицизм, как инспектор из какого-нибудь старого детектива. Подобные невербальные и звуковые сигналы помогут слушателям уловить предполагаемый смысл (вы подозреваете о сюрпризе) из бесконечного множества возможных вариантов.

В эксперименте Кейсара слушателей просили определить предполагаемый смысл высказывания говорящего из заранее составленного списка четырех возможных вариантов, включая правильный вариант, который был известен только говорящему. После вопроса «Чем занимаешься?» слушатель мог выбрать один из вариантов: «Говорящий: 1) предполагает, что я был неверен своему партнеру; 2) подозревает, что я планировал сюрприз для него»; 3) сердится, что я опоздал на тридцать минут; или 4) интересуется, как у меня дела».

И