Джим Батчер - Перемены

Из глубины салона на нас неодобрительно смотрела Леанансидхе.

— Ну наконец-то, дитя мое. Какое безумие заставило тебя нанести визит вежливости Охотнику? Он давно уже таил на тебя обиду. Разве ты не знал, что из этого следует?

Сьюзен напряглась и отступила на шаг. Моя крестная заметила это и одарила ее ослепительной улыбкой.

— Не бойся, полудитя. У меня нет причин удерживать тебя — если, конечно, ты сама не пожелаешь посмотреть, к чему это приведет. — Она покосилась на ночное небо, почти неразличимое в отсветах городских огней. — Впрочем, нам в любом случае пришлось бы перенести удовлетворение подобного любопытства на другой раз.

— Крестная, — пробормотал я, продолжая таращить глаза. — Какая у вас… большая машина.

Она отмахнулась.

— Лучшая, чтобы отвезти тебя в Дом Скорбящей Матери, дабы мы выступили на дело, дитя мое. Гленмейл, помоги им, будь так добр. Мы едем наперегонки со временем.

Молодой сидхе галантно пригласил нас в салон лимузина, предложив мне при этом опереться на его руку.

Я насупился (заработав еще один издевательский поклон) и помог сесть в машину Сьюзен. Сам я забрался без посторонней помощи, и очень скоро мы уже сидели на диване лицом против хода, а моя крестная и молодой сидхе выруливали со стоянки на пятьдесят пятое шоссе.

— Просто удивительно, — заявила Леа, неодобрительно глядя на меня. — Вид у тебя не лезет ни в какие рамки приличий.

Я удивленно посмотрел на нее, потом опустил взгляд на себя самого. Ну да, ничего не скажешь. Я весь перемазался гноем, а потом вывалялся в пыли и обломках, из порезанной руки еще шла кровь, что не улучшало моего внешнего вида. От джинсов осталось грустное воспоминание, футболка не подлежала восстановлению и даже плащ перепачкался как черт знает что. Сьюзен тоже выглядела не лучше.

— Я ведь не на званый обед собираюсь, крестная, — заметил я.

— Это, полагаю, зависит от того, кто победит, — сухо заметила она, осмотрела меня с ног до головы и покачала головой. — Нет. Нет, это никуда не годится. В конце концов, моя королева должна блюсти свою репутацию. Твоя первая работа в должности Зимнего Рыцаря требует внешности, чуть менее… постапокалиптической. — Она смерила критическим взглядом Сьюзен. — Гм-м-м. И твоей сожительнице тоже нельзя срамить ни тебя, ни — через тебя — королеву.

Я поперхнулся.

Сьюзен возмущенно выгнула бровь.

— Его сожительнице?

— Его любовнице, матери его ребенка… Как еще назвать ту, на которой он не женат? Полагаю, дорогая, что слово вполне уместно. — Она небрежно махнула рукой. — Слова… Ля! Посмотрим-ка.

Она задумчиво дотронулась пальцем до кончика носа, глядя на меня. Потом кивнула.

— Начнем с шелков.

Она пробормотала что-то себе под нос, провела рукой у меня над головой, и моя одежда зашевелилась, словно до сих пор меня обволакивал какой-то плоский зверь, только ему не хватало позволения проявить свою сущность. Отвратительное, признаюсь вам, ощущение, и я больно ушибся башкой о крышу лимузина, подпрыгнув от неожиданности.

Держась руками за ушибленную макушку, я испепелил свою крестную взглядом.

— Мне не нужна помощь, — буркнул я.

— Гарри, — сдавленным голосом произнесла Сьюзен. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза.

Я опустил взгляд и обнаружил, что одет с головы до пят в шелка. Футболка превратилась в пышную рубашку из темно-серого шелка, поверх нее красовался довольно-таки длинный черный жилет, расшитый аметистами, зелено-голубыми опалами и крупным жемчугом. Штаны, само собой тоже из шелка, были белые, в обтяжку, а кожаные башмаки чуть не до колен, повторяли цветом рубашку.

Я смотрел на себя. Потом на Сьюзен.

— Ух ты, — выдохнула Сьюзен. — У тебя… У тебя самая настоящая крестная-фея.

— И я никогда не умела баловать, — добавила Леа, глядя на меня с отсутствующим видом. — Нет, не то. — Она снова взмахнула рукой. — Может, еще немного…

Моя одежда снова зашевелилась. Очень странное это было ощущение, странное и назойливое какое-то, и я снова едва не двинулся макушкой о крышу лимузина.

Минут за пять мы сменили с дюжину нарядов. Викторианский сюртук с пальто, с положенными фалдами. От него отказались в пользу другого шелкового наряда, явно вдохновленного стилистикой имперского Китая. К этому времени в проекте принимала уже активное участие и Сьюзен. Они с Леа увлеченно обсуждали один эксперимент за другим, абсолютно игнорируя все до одного слова, исходящие из моего рта. К седьмому переодеванию, если это можно так назвать, я сдался и перестал даже пытаться высказать свою точку зрения на то, как мне одеваться.

Меня наряжали в стиле самых разных мировых культур и исторических эпох. В какой-то момент я не выдержал и потребовал возвращения моего кожаного плаща, но Леа только шикнула на меня и снова повернулась к Сьюзен.

— Какой наряд больше всего достанет эту сучку? — спросила Сьюзен.

Наконец губы Леа растянулись в улыбке.

— Идеально, — заявила она.

Мои одежды зашевелились еще раз, и я обнаружил, что облачен в богато украшенные доспехи западноевропейского рыцаря пятнадцатого века. Они были черные, изобиловали шарнирными сочленениями, с широкими, узорными наплечниками и совершенно уж безумно украшенной — золотая филигрань и все такое — нагрудной пластиной. По виду этой штуковины казалось, что весит она никак не меньше шести сотен фунтов.

— Кортес носил очень похожие доспехи, — пробормотала Леа. Она внимательно посмотрела на мою голову. — Хотя, нужно еще…

Какая-то тяжесть внезапно навалилась мне на голову. Я терпеливо вздохнул, поднял руку и снял конкистадорский шлем, украшенный в духе остальных доспехов. Я положил его на пол лимузина.

— Я не ношу шапок, — твердо заявил я.

— Балда, — возразила Леа. — Арианна до сих пор патологически ненавидит все европейское, ясно? Именно поэтому она взяла себе в мужья конкистадора.

Я зажмурился.

— Ортегу?

— Ну разумеется, детка, — кивнула Леа. — Любовь и ненависть часто трудно отличить друг от друга. Она завоевала сердце Ортеги, обратила его, вышла за него и на протяжении столетий занималась тем, что раз за разом разбивала ему сердце. Призывала его к себе и снова прогоняла прочь. Отдавалась ему и тут же выцарапывала ему глаза. Она утверждала, что так она поддерживает огонь своей ненависти.

— Тогда ясно, почему он работал в своей чертовой Бразилии, — сказал я.

— Разумеется. Гм-м-м… — Она повела рукой и добавила к моему наряду темно-серую накидку в римском стиле, с завязками на грудной пластине. Еще один взмах руки немного изменил башмаки. Потом она добавила накидке капюшон, потрудилась над золотой отделкой доспехов, сделав ее переливающейся как хамелеон, отчего я приобрел холодный, даже сюрреалистический вид. Накидка удлинилась спереди и подхватывалась теперь алым кушаком. Последним штрихом стало некоторое увеличение доспехов в плечах, что придало мне сходство с футболистом: помнится, в школе мы тоже играли по пятницам.