Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

при приближении к Труро он пересел на другое сиденье и, как бывало, весь обратился в зрение… И что же? В миле от станции, за долиной, дом предстал Питеру – фасад из серого камня, с одной стороны скрытый огромным буком, – и сердце в его груди так и подпрыгнуло. Однако что пользы покупать родительское поместье, рассуждал Питер. Не камни ведь ему нужны, не кирпичи, не луга, не выпасы и не сад с его потайными уголками и тропками – а дни, проведенные в Лескопе. И все же, пока рельсы не сделали изгиб, Питер жадно глядел в окно, и ему казалось, что перед ним фотография и что запечатленное на ней вызывает к жизни ушедших. Умерли все, благодаря кому Лескоп так дорог сердцу Питера и так ярок в его памяти, но сохранился образ, этакая запись на фотографической пластинке… При этой мысли Питер улыбнулся чуть презрительно – мол, опять сантименты.

Следующие три дня были наполнены увлекательной деятельностью: впервые Питер оказался на оловянных рудниках, и хлопоты закружили его, словно в вихре. Он ринулся в работу, как в игру; она захватила его, как мудреная головоломка. Питер спускался во вновь открытые рудники, наблюдал за свежеизобретенным процессом выплавки, анализировал его результаты, сопоставлял эксплуатационные расходы с предполагаемыми доходами. В некоторых рудах обнаружились следы серебра, и Питер немедленно задался вопросом, окупится ли его извлечение. Он пришел к выводу, что даже те рудники, что до недавних времен были закрыты, принесут прибыль, а уж рентабельность тех, где разработки велись без перерыва, увеличится в разы… Однако никто не отменял законов экономики: понятно, что в результате все окупится, но сначала придется вложить средства в строительство железнодорожной ветки от головной станции к рудникам, чтобы не возить продукт на грузовиках. Причем прямую ветку проложить не получится – там очень крутой склон. Не беда: склон обогнем, через реку возведем мост-эстакаду…

Питер вместе с инженером прошел пешком весь отрезок будущего объезда; оба вскарабкались по склону над рекой и прочесали берег, отыскивая точку для опор моста-эстакады. И все это время в мозгу Питера, почти за гранью сознания, мелькали виды Лескопа и окрестностей, комнаты и коридоры дома, луга и сад; а фоном, подобно мотивчику, сопровождающему действо, была уже знакомая тоска одиночества. Питер буквально чувствовал: надо вновь побродить по Лескопу – ну хотя бы полчаса, и, конечно, без посторонних. Он увидит, как изменились дом и сад; да что там «изменились» – чужие люди, ими владеющие, перечеркнули все прежнее! Вот тогда-то померкнут образы; расплывутся, сгинут во мраке. И это к лучшему.

С таким-то намерением Питер, предварительно изучив все способы извлечения дивидендов для своей компании, ранним утром покинул Пензанс. Несколько часов он планировал провести в Труро, а к вечеру быть уже в Лондоне. Едва он оставил позади железнодорожную станцию, картины сорокалетней давности сделались отчетливее, нежели впечатления последних двух дней; они обступили Питера, приветствуя его, радуясь, что он вернулся. Вот, к примеру, перекресток; отсюда одна из дорог ведет к ручью, в котором Питер и его сестра Сибилла однажды поймали для аквариума трехиглую колюшку. Дальше, почти утопая меж высокими, подверженными оползням берегами, бежит через лескопские луга узкая тропка. Питеру было точно известно, в какой части ручья находится та самая заводь с длинными лентами водорослей, подарившая им с Сибиллой редкую рыбку. Питер помнил: сейчас как раз время цветения красной смолёвки и белой дрёмы – эти цветы растут вдоль аллеи; ну а в лугах распустился ятрышник. Однако удобнее, решил Питер, сначала отправиться в город, перекусить в гостинице да разузнать у агента недвижимости, кто владеет Лескопом; возможно, побывав в родительском поместье, он прямо оттуда пешком, напрямик, дошагает до станции.

Теперь его путь буквально лежал по воспоминаниям – обильные, как степные цветы весной, яркие, благоуханные, они выстреливали из-под Питеровых ног. Вот мастерская чучельника: сюда Питер отнес свою почившую канарейку (чучельце из нее вышло превосходное!). А вот другая мастерская, с вывеской «Гробовщик и краснодеревщик»; и фамилия стоит все та же, что в незабываемый день рождения Питера, когда родные (по его просьбе) явили ему свою любовь в денежном эквиваленте, и он заказал у краснодеревщика шкафчик о пяти ящичках и двух полочках для своей коллекции птичьих яиц. О, как чудесно блестела древесина под лаком и как она благоухала! К окошку лавочки приник мальчуган в курточке из джерси и фланелевых брючках, и Питер неожиданно сказал про себя: «Боже милосердный, да ведь это вылитый я в детстве; еще и костюм точно такой же!» И впрямь сходство было удивительное; заинтригованный Питер решил пересечь улицу, чтобы поближе взглянуть на мальчугана. Однако в Труро он оказался в базарный день, и по улице как раз гнали овечье стадо. Питеру пришлось ждать, а когда он все же добрался до лавочки, мальчуган успел раствориться в толпе. Следующим в ряду стоял внушительный дом; к двери вели широкие ступени. То было жуткое логово, и обитал в нем, как сообщала в те времена табличка, «Мистер Тукк, дантист». Под дверью медлила долговязая девочка – и снова Питер невольно сказал себе: «Как поразительно она похожа на Сибиллу!» Но прежде чем он сумел внимательнее рассмотреть девочку, дверь открылась и впустила ее внутрь, а Питер подосадовал, что нет больше таблички, которая подтвердила бы, что мистер Тукк занимается прежним своим делом… Улица упиралась в мостик через реку Фал; сразу за этим мостиком, ниже по течению, был причал, откуда все семейство Грэмов столь часто отправлялось в лодке на пикник. И надо же: как раз в эту минуту отплывала от него лодка с неким оживленным семейством – тремя мальчиками, двумя девочками и женщиной, которая еще только-только сказала «прощай» своей молодости. Течение подхватило лодку, она набрала скорость, а Питер с полувздохом подумал: «Совсем как мы с мамочкой! Такой же расклад: трое мальчишек, две девчушки».

Обедать Питер отправился в гостиницу «Красный лев»; недавно построенная, она ничем его не заинтересовала, ведь Питер не бывал здесь раньше, а значит, и вспомнить ничего не мог. Впрочем, пока его челюсти трудились над холодной говядиной, в глубинах разума совершалась фантастическая работа: Питеров мозг пытался связать (и полагал, что ему это удастся) мальчугана возле мастерской, девочку под дверью дантиста и семейство в лодке. Напрасно Питер говорил себе, что ни мальчуган, ни девочка, ни семейство, которое собралось на пикник, не имеют, не могут иметь к нему никакого отношения – стоило чуть ослабить бдительность, как возобновлялось это преследование, подобное погоне хорька за кроликом по лабиринтам кроличьей норы… А затем Питер едва не задохнулся – настолько был потрясен. Отчетливо, во всех деталях он вспомнил, как