Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко

Что будет с ним?

* * *

Питер за окном поезда дернулся и сменился Кавенецком. Папа выкупил все четыре места в купе, и всю дорогу они ехали одни. Саша проверила баланс карточки, куда приходили стипендия и зарплата из «Эклектики» и «Известий», и подумала, что, увы, у нее не хватит денег выкупить купе на всю жизнь. Это значит, есть два варианта: попытаться заново научиться существовать «в плацкарте» или просто не выходить из условно бесплатного купе дома. Никогда.

Но в купе дома была мама. Ждала встреча с мамой. Ждал разговор с мамой.

Они не говорили ни о чем, пока Саша была в больнице в Питере. Но теперь, видимо, придется.

– Мам. Мы не будем об этом говорить. Мы просто не будем об этом говорить. Может быть, никогда. Может быть, когда-нибудь. Но. Не. Сейчас.

– Папа, что с ним сейчас? Когда суд?

– Он в СИЗО. Суд скоро.

Видимо, папа тоже просек эту фишку – про рубленные на слова фразы.

Саша решила, что попытается заново научиться жить «в плацкарте». Она составила короткий текст, в котором объясняла свое отсутствие. Прислала его в редакцию, в деканат и старосте. Вернулась к работе и учебе.

Привет. Ты как?

Привет. Нормально.

Если хочешь, можно погулять или сходить куда-то. Если я что-то говорю не так, просто не отвечай.

Саша очень долго думала, что ответить, хотя вариантов было всего два: «да» и «нет». Ей казалось, что даже через экран она слышит осторожный голос Вадима – как будто тот ступает по тонкому льду. Ей стало жалко его. Не как себя, конечно. Просто жаль. Она обрадовалась этому человеческому чувству из прошлой жизни.

Давай сходим в Горький.

Тут же затряслись руки, пальцы стали холодными и вялыми, как желе. Локти съехали со стола. Почему? Страшно в «Горький»? Страшно с Вадимом? Страшно что?

Страшно все.

И все-таки они пошли и довольно неплохо провели вечер. Обратно ехали на автобусе. У рынка в салон зашла девушка в кепке и белом костюме, с черными косами до плеч. Саша вжалась в плечо Вадима, сколько-то сдерживалась, но потом автобус подбросило, что-то булькнуло, бултыхнулось и перевернулось внутри. Выпитый зеленый чай вырвался на свободу.

Прости. Я все выстираю и верну завтра же.

Во вторник с одногруппниками празднуем окончание сессии. Хочешь с нами?

Спасибо. Нет. Не обижайся, пожалуйста.

* * *

Я никому ничего не должна.

* * *

В новостях и статьях то и дело попадались намеки на маньяков, насилие, сексуализированное насилие. Саше казалось, что она притягивает эти темы, как магнит.

* * *

Это я во всем виновата.

Нет, это не я.

Я испорченная. Я живое доказательство унижения.

Нет, это не так.

* * *

Как-то вечером Саша решилась выйти на улицу одна. Она пошла в парк. Она поднялась по ступеням амфитеатра и села в центре в верхнем ряду. Ветер гонял бумажки от мороженого, на сцене лежали окурки и листья. Было пасмурно, но еще не темно, и фонари не горели. Не верилось, что на ярмарке здесь творилось волшебство.

По парку гуляли люди. Смеркалось. Саша слышала голоса, звон стекла, чей-то смех, гомон птиц, шуршание электрических машинок, на которых катались дети.

Одна в темноте или в толпе.

Он, оказывается, из Беларуси. Она узнала это случайно; всплыло воспоминанием – из тех дней, когда она маниакально искала информацию о нем. Она прочла тогда это – и забыла. А теперь вспомнила – без повода, просто так. Это было больно, холодно и внезапно, как резкий укол: она старалась никак не пересекаться ни с какой информацией извне.

Саша сцепила руки на коленях и заставила себя смотреть вперед, на сцену, не думая об ужасах, видя только золотое свечение прошлого, и кукол, и тот завораживающий восторг, изгоняющий мысли.

Во всем я виновата.

Нет, не я.

– Все зависит только от тебя. Если ты не хочешь говорить об этом – это твое право. Пережить это молча. Ты можешь не рассказывать никому ничего, если не хочешь, если не уверена, что тебя поймут. Ты можешь рассказать позже, если решишь. Ты ничего не должна никому. Ни мне. Ни папе. Ни Вадиму. Ты для меня всегда – моя Сашка. Ты чудесная. Твое тело чудесное. Забудем все это как страшный сон.

Мама сказала ей только это. Саша была благодарна за эти слова – но еще более благодарна за то, что больше мама не возвращалась к теме.

* * *

«Попытайся забыть то, что случилось». Как я могу забыть, когда каждая ночь, каждый вспыхивающий огонек, каждая нитка, проводок, во́лос – напоминание, что я не могу сбежать от своих страхов? Что́ я должна делать дальше? Как вернуть чувство безопасности? Как я вообще могу что-то делать и думать, не боясь, что он все равно настигнет меня?

И что будет с ним?

* * *

Я должна этим поделиться.

Я боюсь заглядывать в прошлое. Оно и так постоянно тут. Рядом. В телефоне. В альбоме. За стеной. У меня нет ластика, чтобы стереть его.

Я…

Оксана, привет. Я на самом деле сказала не все. Вернее, я хочу сказать больше. Речь о жертвах насилия. Мы можем сделать спецпроект об этом?

Кристина, привет. Извини, что лезу в личное, но ты общаешься еще с Артемом? Я хочу поговорить с ним насчет программы на радио. Сложная тема, придется согласовывать с ректоратом, но я хочу сначала обсудить с ним, не через «МГИЖ СМИ». Дай, пожалуйста, его контакт.

Лариса Ивановна, здравствуйте. Это Саша. Не уверена, что вы будете открыты моему предложению после того, как я завалила сроки и пропала. Но это очень важно. Пожалуйста, дочитайте до конца это письмо. Я пока не готова говорить об этом лично, но я считаю это очень важной темой, которую могут поднять «Кавенецкие известия».

Я хочу публично рассказать о своем опыте сексуального насилия и о необходимости обращения за помощью.

Я хочу этим поделиться. Я могу.

Или нет.

Или нет?!

* * *

Эти мысли, этот кошмар, эти пробуждения ночью – это теперь навсегда? Навсегда?! Пожалуйста, нет, нет, нет!

* * *

Ради других, конечно.