Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

вверх почти вертикально. Хелен с ужасом смотрит на дома, стремительно уменьшающиеся в размерах. Она чуть двигает шеей, чтобы нож вошел в кожу. Совсем чуть-чуть, лишь бы проступила кровь.

Трогает кровавую каплю.

Слизывает ее с пальцев. Это их общая кровь – его и ее.

А потом вступает в бой.

Она сражается с этим вкусом, с воспоминаниями, но в первую очередь – с Уиллом, отталкивая нож и дергая самого Уилла вниз.

И в момент борьбы она видит, что снизу, сквозь дождевое полотно, к ним летит ее дочь.

– Хватай нож! – кричит Хелен.

Клара подлетает к ним и вырывает оружие из руки дяди. Но он отталкивает ее локтем, и нож падает на крышу дома Фелтов.

Ну вот и все, думает Хелен, отбиваясь от неумолимого, сильного Уилла. Теперь он меня одолеет.

Дом кажется маленьким черным квадратиком на Садовой аллее, которая и сама теперь видится тонким росчерком в лежащей под ними тьме.

– Прошу тебя, Уилл, отпусти меня, – умоляет она. – Отпусти меня к семье, пожалуйста.

– Нет, Хелен, извини. Ты уже не ты.

– Пожалуйста…

Деревня исчезает из поля зрения. Она кажется просто изнанкой неба, черной в белую крапинку, быстро уносящейся прочь.

Я люблю Питера, осознает вдруг она. Я всегда любила Питера. Вот в чем правда. Она вспоминает, как гуляла со своим будущим мужем по Клэпхэму, сияя в серый пасмурный день, и он помогал ей покупать художественные принадлежности.

– Если хочешь в какое-то другое место, – орет Уилл ей в ухо, заглушая вой ветра, – ты только крикни. Валенсия, Дубровник, Рим, Нью-Йорк. В Сиэтле неплохо. Меня расстояния не смущают. Слушай, мы же с тобой в Венеции не бывали! Полетели? Посмотрим Веронезе…

– Уилл, мы не можем быть вместе.

– Так и есть. Не можем, Хелен. Но можем провести ночь вдвоем. А уж наутро я с огромным сожалением перережу тебе…

Не успевает он озвучить свою угрозу, как Хелен слышит шум. Откуда-то снизу к ним пробивается знакомый голос. И вдруг какая-то сила отшвыривает ее тело в сторону. Внезапно становится тихо, и она осознает, что падает. Деревня, аллея и их дом несутся прямо на нее с огромной скоростью, а потом раздается крик дочери:

– Мама, лети! Ты умеешь летать!

Да, думает она. Да, умею.

Она замедляет падение, попирая законы гравитации. К ней подлетает дочь.

– Это Роуэн, – сообщает Клара, указывая на мечущиеся далеко вверху размытые фигуры. – Он бьется с Уиллом.

Лицо его отца

Роуэн услышал крик матери.

Этот звук выдернул его из отчаяния, и он увидел в небе силуэты, распознав в них и маму, и Уилла. Отчаяние превратилось в ярость – и он полетел на помощь. Теперь, толкая Уилла ближе и ближе к земле, он понимает, что способен на что угодно.

– Почему именно Ева? – орет Роуэн, все сильнее наваливаясь на дядю. – Почему???

Уилл не отвечает. В его глазах светится какая-то мрачная гордость.

Вниз, вниз, вниз.

– Смотри-ка, Роуэн, – говорит Уилл. Его плащ треплется мокрым спущенным парусом. – Ты так на меня похож. Сам не видишь? Ты мой сын. Моя кровь. Мы можем вместе обойти весь мир. Я покажу тебе все на свете. Я покажу тебе настоящую, черт возьми, жизнь!

Роуэн не обращает внимания на его речи и толкает Уилла на крышу дома, протаскивая его спиной по черепице. Спустя секунду они уже оказываются над садом, и Роуэн что есть мочи толкает Уилла в пруд.

Обеими руками он окунает Уилла в воду, одной вцепившись в лицо, другой – в горло. Он использует весь свой гнев и силу, чтобы удержать его под водой и подавить тот неукротимый энтузиазм, с которым сопротивляется Уилл.

Однако Роуэн понимает, что долго ему не протянуть. Его отец пьет кровь всю свою жизнь, и потому обладает такой мощью и выносливостью, какой у него никогда не будет. Сейчас ему помогает только злость, но этого недостаточно.

Он закрывает глаза, концентрируясь на бурлящей в нем ненависти, но руки Уилла толкают его все сильнее, сила соперника нарастает и наконец взрывается безудержным вулканом энергии, отшвыривая Роуэна на дно пруда. Тот отталкивается рукой от дна, чтобы вынырнуть, и что-то нащупывает.

Это не рыба. Не растение.

Это металл.

Уилл бросается на сына, готовый засунуть сына обратно под воду.

Роуэн в отчаянии хватается за металлический предмет.

Боль.

Что-то острое мгновенно рассекает палец.

– Вампира утопить – дело небыстрое, – говорит Уилл, сверкая клыками и окуная Роуэна в воду. – Но у нас вся ночь впереди.

– Пусти его! – кричат его мама и Клара, стремительно пикируя к саду.

Уилл поднимает голову, и в этом время Роуэн нащупывает возле железки что-то еще. Что-то деревянное. Рукоять.

Уилл безумно, демонически хохочет. Он снова переключает внимание на Роуэна, но слишком поздно, чтобы заметить мокрое лезвие топора, стремительно мелькающее над водой дельфиньим хвостом и впивающееся в его горло так молниеносно, что он даже не слышит первобытный, отчаянный рык Роуэна, когда чаша весов в последний раз склоняется на сторону его сына. Уилл, пытаясь схватить водопад крови, льющийся на лезвие из его горла, падает спиной в воду. Роуэн прижимает его ко дну, с усилием перерезая ткани, и в воде расползаются черные кровавые облака.

Мать и сестра опускаются на траву, и в этот момент Уилл с новой силой пытается вынырнуть. Но на этот раз Роуэн наваливается на рукоять топора обеими руками. Уилл поднимает голову, и по мере его движения лезвие прогрызает шею до конца. Жизнь покидает тело. Из мутной воды на Роуэна смотрит лицо – и это лицо его отца. Такое спокойное. Даже благодарное. Как будто не было другого способа обрести умиротворение, кроме как отделить жаждущее тело от мыслящего разума и отпустить его покоиться в тумане собственной крови.

Пару мгновений Роуэн стоит на месте, глядя на падающие в воду дождевые капли. Потом он вспоминает, что здесь, в паре метров от него, – его мама и сестра, молчаливые свидетели случившегося.

– Ты как? – спрашивает он.

Хелен смотрит в пруд.

– Нормально, – говорит она. Ее голос звучит спокойно и даже непринужденно. – У нас все нормально.

Слух Роуэна обострен; он слышит шаги, кто-то идет из дома. Его отец – тот, кого он привык считать своим отцом, – выходит во внутренний двор. Он только что вернулся. На нем плащ, в руке ключи от машины. Питер смотрит на них. Потом на пруд. Подходит ближе. Роуэн видит, как у Питера перекашивается лицо, когда тот осознает, что случилось.

– О господи, – едва слышно выдыхает Питер, склоняясь к воде. –