Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

склонах холмов не раскрылся еще и первый слабый бутон, поляны вокруг Гарт-плейс пестрят анемонами и пышными примулами, которые расцветают здесь раньше на целый месяц. Точно так же осенние цветы алеют спустя месяц после того, как клумбы в деревне, что прилепилась на вершине холма к западу от Гарт-плейс, бывают опустошены первыми заморозками. Безмятежность Гарт-плейс нарушается лишь при южном ветре – тогда слышен шум морских волн, а в воздухе пахнет солью.

Трехэтажный приземистый особняк был построен в начале семнадцатого столетия и чудесным образом избегнул разрушительной руки реставратора. На фасад пошел серый камень, добываемый в этой местности; крыша крыта тем же камнем, только распиленным на пластины; среди них укоренились занесенные ветром семена. Окна стрельчатые, а впрочем, весьма широкие и притом многостворчатые. Дубовые полы не скрипят, лестницы добротны, ступени надежны не менее, чем стены, облицованные панелями.

Специфический запах древесного дыма – тонкий, ненавязчивый, однако неоспоримый – за несколько столетий пропитал собою всё и вся; а еще в доме царит совсем особенная тишина. Можно хоть целую ночь промаяться бессонницей и не услышать ни шороха, ни стука. Не задрожит под ветром оконная рама, не вздохнет, проседая, резной буфет, и до самой зари неспящий, сколь бы ни напрягал слух, не уловит иных звуков, кроме уханья неясыти либо соловьиных трелей, если бодрствовать ему придется в июне.

Садик упирается в склон холма, коего передняя часть еще в давние времена была превращена в две террасы. Пониже имеется озерцо, питаемое ключом и окруженное камышовой топью. Вытекает из озерца разнеженный среди растительности ручей, огибает огород и вливается в вальяжную речку, которая после пары миль неспешного пути по илистым отмелям впадает в Английский канал. Вдоль ручья бежит тропа; круто забирая вправо, она ведет от деревни под названием Гарт (читатель помнит, что деревня находится на холме) к основной дороге через равнину. Из дома на эту тропу можно попасть, если по каменному мостику с воротцами пересечь ручей.

Вот уже много лет я регулярно гощу в поместье Гарт-плейс; дом, столь подробно мною описанный, я впервые увидел, еще будучи студентом Кембриджского университета. Мой приятель Хью Верралл, единственный сын вдового отца, пригласил меня однажды провести август в Гарт-плейс. Предполагалось, что мы будем там одни, ведь мистер Верралл собирался ближайшие шесть недель поправлять здоровье на заграничном курорте. Так сказал мне Хью и добавил: поскольку и мой родитель привязан делами к Лондону, во всех отношениях будет лучше, если я приеду в Гарт-плейс: ему, Хью Верраллу, не грозит тогда меланхолическое одиночество, а мне – городское летнее пекло. Иными словами, при отсутствии у меня возражений мне оставалось только получить согласие отца – а согласие мистера Верралла у Хью уже имелось. Хью даже дал мне прочесть отцовское письмо, в коем мистер Верралл без обиняков высказался о том, как его сын распоряжается собственным временем.

«Не вздумай пригреметь в Мариенбад на целый август [писал мистер Верралл]. Чего доброго, еще ввяжешься в историю да промотаешь свое годовое содержание. Вдобавок тебе есть о чем поразмыслить; в университете ты за последний семестр пальцем о палец не ударил, как сообщает мне твой наставник; вот и займись делом, наверстай упущенное. Поезжай в Гарт, прихвати с собой какого-нибудь милягу-оболтуса себе под стать – и тогда поневоле приналяжешь на уроки, ведь больше в Гарте все равно делать нечего! Да ведь Гарт и вообще парализует волю».

– Оболтус согласен, – сказал я, поскольку знал: моему отцу тоже совсем не хочется, чтобы я весь август торчал в Лондоне.

– Не забывай, что оболтус должен быть милягой, – заметил Хью. – А впрочем, главное, что ты едешь; это дельно. Скоро сам поймешь, что мой родитель разумел, говоря «Гарт парализует волю». Просто Гарт есть Гарт.

К концу следующей недели мы уже были на месте, и вот что я должен сказать: с тех пор я повидал немало красот, но ни одна не оставила столь сильного, столь волшебного первого впечатления, ни от одной не занялся мой дух так, как он занялся тем памятным душным августовским вечером, когда мы с Хью подъезжали к Гарт-плейс. Примерно милю дорога шла лесом, петляя меж холмов; затем кэб выскочил из-под навеса ветвей, будто из туннеля, и в прозрачных сумерках мне открылся приземистый серый особняк. Над ним полыхала вечерняя заря, перед ним лежали зеленые лужайки, а воздух был напоен первозданным покоем. Казалось, сама суть Англии, сам ее дух нашли воплощение в этой усадьбе; с южной стороны виднелась полоска воды – то было море; с остальных трех сторон Гарт-плейс окружали реликтовые леса. Подобно дубам, подобно бархатным лужайкам, дом вырос из земли, и земные соки поныне щедро питали его. И если Венеция восстала из морских зыбей, если Египет обязан своим появлением таинственному Нилу, то Гарт, без сомнения, был порожден доисторическим британским лесом.

Перед ужином у нас было время для прогулки, и Хью наскоро пересказал мне историю Гарт-плейс. Выяснилось, что семейство Верраллов владеет усадьбой со времен королевы Анны [4].

– Однако мы здесь пришельцы, – добавил Хью, – и это вторжение не делает нам чести. Мои предки были арендаторами. Видел ферму на вершине холма? Вот там-то они и трудились, а усадьба принадлежала Гартам. Именно один из Гартов построил этот дом, и было это еще при Елизавете [5].

– Значит, здесь должно обитать привидение, – сказал я. – Куда же такому особняку – и без потусторонней сущности? И не отпирайся, все равно не поверю, что какой-нибудь из Гартов не маячит ночами в здешних залах и коридорах.

– Чем-чем, а призраком я тебя не попотчую, – возразил Хью. – Ты опоздал, приятель; лет сто назад здесь, разумеется, водился призрак Гарта.

– Куда же он делся? – спросил я.

– Насчет призрака не знаю, – отвечал Хью, – а вот что касается самого места, похоже, оно, как бы это сказать, выдохлось. Сам подумай, разве не наскучит призраку торчать все в одном и том же доме, будто прикованному, шнырять вечерами по саду, дежурить в коридорах и спальнях ночами, если никто не обращает на него внимания? Моих предков не волновало, обитает в доме призрак или нет. Вот он и испарился.

– И чей же он был?

– Последнего из Гартов, того, который жил при королеве Анне. А случилось вот что. В семье моих предков вырос младший сын – мой полный тезка; он отправился в Лондон искать счастья, быстро разбогател, а когда достиг зрелых лет, забрал себе в голову, что должен сделаться деревенским джентльменом и обзавестись собственной усадьбой. Здешние края всегда ему нравились, и вот он сюда вернулся, поселился в деревне и вроде жил-поживал – а сам, конечно, вынашивал планы далеко идущие, ведь усадьба в ту пору находилась в руках некоего Фрэнсиса Гарта, субъекта необузданного, сильно пьющего и