Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

Восхождение было тяжелым, но без разочарований, и около девяти утра мы оказались на вершине. Задерживаться там не стали – с этой стороны постоянно случаются обвалы, когда солнце растапливает лед, сковывающий камни. Мы быстро миновали уступ, где обвалы происходят чаще всего, и без труда спустились по длинной трещине. К полудню мы закончили – как нетрудно догадаться, в крайнем ликовании.

Дальше предстоял долгий и утомительный спуск по огромным валунам у подножия утеса. В этом месте склон очень пористый, и большие пещеры простираются далеко вглубь горы. Миновав трещину, мы отвязали страховочные канаты и шли, каждый сам по себе, среди огромных валунов, размерами порой превышавших средний дом. За одним из валунов я увидел наглядное доказательство тому, что история Шантона – не плод древних суеверий.

Всего в нескольких шагах от меня лежало одно из тех существ, о которых он говорил. Обнаженное, оно раскинулось на спине лицом вверх, и узкие глаза не мигая смотрели на солнце. Загорелое тело, неотличимое от человеческого, густо покрывала шерсть – ее не было лишь на лице, не считая щек и подбородка, и меня привело в ужас его злобное и в то же время чувственное выражение. Будь эта тварь обычным животным, зверская морда едва ли вызвала бы содрогание: ужас наводили искаженные человеческие черты. Неподалеку валялись обглоданные кости. Тварь с ленивой сытостью облизнулась, урча от удовольствия, и почесала шерстяное пузо. Кость, зажатая в руке, хрустнула и разломилась надвое под давлением сильных пальцев.

Я испугался не оттого, что знал, какая судьба меня ждет, попадись я этой твари в лапы. Меня страшило столь человеческое воплощение чудовищной бесчеловечности. Пик, покорение которого еще совсем недавно вызвало ликование, превратился для меня в настоящий Рог ужаса, где обитают создания куда более страшные, чем может привидеться в бреду или ночном кошмаре.

Шантон шел в дюжине шагов позади. Заметив мои отчаянные знаки, он остановился. С невероятной осторожностью я отступил и шепотом рассказал ему об увиденном. Побелевшие от страха, мы двинулись в обход – крадучись, с опаской оглядываясь по сторонам, боясь увидеть у входа в очередную пещеру жуткое безволосое лицо или, того хуже, поросшую шерстью женскую фигуру.

Нам сопутствовала удача: мы сумели пройти между валунами, никого больше не встретив, хотя в любой момент нас мог выдать хруст камней под ногами. Очутившись в лесу, мы бросились бежать так, словно за нами гнались фурии. Теперь я понимал – хотя вряд ли смогу выразить – страх, с каким Шантон рассказывал мне о горных тварях. Они были одного с нами рода, но даже самый жестокий и бесчеловечный человек почудился бы рядом с ними ангелом.

Когда Ингрэм закончил свой рассказ, музыка уже стихла и болтающие группки рассеялись. Немного помолчав, он добавил:

– Пожалуй, я и до сих пор не оправился от пережитого ужаса. Тогда я понял, каким чудовищем может быть живое существо и до чего страшна жизнь. Думаю, в каждом из нас таится бактерия неописуемого зверства, и, хотя на протяжении веков она, кажется, утратила способность к размножению, нельзя исключить, что когда‐нибудь вновь принесет плоды. Увидев, как купается в лучах солнца эта тварь, я заглянул в бездну, из которой все мы вышли. А они, если до сих пор живы, только пытаются из нее выползти. За последние двадцать лет их больше не видели – вплоть до упоминания человеческого следа в отчете покорителей Эвереста. Если это настоящий след – если за него не приняли след какого‐нибудь медведя или другого животного, – можно предположить, что затерянная во времени ветвь человечества все еще существует.

Хотя Ингрэм мастерски поведал свою историю, здесь, в тепле цивилизации, мне не удалось в полной мере почувствовать ужас, который он тогда пережил. Умом я его понимал, однако в душе не содрогнулся.

– Странно, что твой острый интерес к физиологии не пересилил страх, – заметил я. – Ведь ты, судя по всему, столкнулся с представителем человеческого рода, более древним, чем самые ранние из обнаруженных останков. Неужели не ощутил грандиозную важность этого момента?

Ингрэм покачал головой.

– Нет. Единственное, чего мне хотелось, – убраться подальше. Говорю тебе, дело было не в тех ужасах, которые, по рассказу Шантона, могли нас ждать, попадись мы в лапы. Я трепетал перед самой природой этого существа.

Той ночью снежная буря усилилась, и я то и дело просыпался от жестоких порывов ветра, который требовательно бился в окна моего номера, словно желая войти. Он стонал, выл и визжал от ярости, а в краткие мгновения между порывами раздавался странный шум, который в моем дремлющем уме смешался с историей Ингрэма, и я насилу вырвался из ночного кошмара о тварях с Рога ужаса, стучащих мне в окна.

К рассвету буря улеглась, и, когда я проснулся, снег шел стеной в полном безветрии. Снегопад продолжался трое суток без перерыва, а затем сменился морозом, какого я еще не знал. Ночью температура опустилась до пятидесяти градусов, следующей – еще ниже, а какой холод сковал утесы Унгехоерхорна, не могу и вообразить. Во всяком случае все тайные обитатели горных пещер, думалось мне, наверняка замерзли насмерть, и двадцать лет назад мой кузен упустил последнюю возможность их изучить.

Однажды утром я получил письмо от друга, который отдыхал на соседнем курорте Сент-Луиджи и приглашал меня покататься на коньках и пообедать вместе. До этого места было всего две мили пути по невысоким, поросшим соснами холмам под лесистыми утесами у подножия Унгехоерхорна. И вот, положив коньки в заплечный мешок, я заскользил на лыжах в сторону Сент-Луиджи. Было пасмурно – облака полностью скрывали пики гор, и солнце бледным пятном просвечивало сквозь туман. Постепенно светило пересилило непогоду, и в Сент-Луиджи я въехал под кристально чистым небом. Мы покатались, пообедали, и, поскольку вновь сгущались облака, я отправился в обратный путь довольно рано – около трех часов дня.

Едва я достиг леса, как тучи затянули небо и простерли свои туманные щупальца среди стволов, меж которых пролегала моя тропа. Через десять минут туман сгустился настолько, что я почти не видел пути перед собой. Вскоре я уперся в засыпанные снегом кусты, а повернув обратно, окончательно заблудился. Впрочем, достаточно было двигаться вверх, чтобы достичь гребня невысокого холма, откуда легко спуститься в долину Альпхубеля, и я продолжал идти, то и дело натыкаясь на препятствия. Снять лыжи я не мог: снега насыпало столько, что я провалился бы по колено.

Подъем все не кончался. Я выехал из Сент-Луиджи почти час назад, и за это время мне полагалось бы уже добраться до своего отеля. Тем не менее я рассчитывал, что с минуты на минуту окажусь на вершине холма, а там без труда разыщу