Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

вкуснейшего, чудовищного мужчину, который был частью ее все эти годы, наполняя собой каждую жилку ее тела.

Он забирается рукой ей под блузку, и она признает, что он прав, он абсолютно прав.

Она – это он, он – это она.

Кожа к коже.

Кровь к крови.

Поцелуй заканчивается, Уилл спускается к ее шее, впивается, и, когда наслаждение вливается в нее, наполняя пустой сосуд, которым она была все это время, она понимает, что это конец. Лучше уже просто не может быть. И ее наслаждение пронизано какой-то удушающей, смертельной печалью. Печалью угасающего воспоминания. Печалью смятой фотографии. Она открывает глаза, тянется за хлебным ножом и подносит его к шее Уилла под прямым углом.

Она медленно приближает лезвие к коже, как смычок к скрипке, но это выше ее сил. Она скорее миллион раз убьет себя, а не его, потому что каждая капля ненависти, которую он в ней вызывает, только подпитывает ее глубочайшую любовь, раскаленным каменным ядром лежащую в основе всего.

Но я обязана.

Я обязана.

Я…

Ее рука слабеет, сдается, отказывается выполнять приказы разума. Нож падает на пол.

Уилл отстраняется от ее шеи, весь перемазанный кровью, словно в боевом раскрасе. Она смотрит на упавший нож, и ее сердце заходится от ярости и ужаса, потому что она предала не только его, но и себя.

Она хочет, чтобы он что-то сказал.

Она хочет, чтобы он вызверился на нее.

Ей это нужно. Ее кровь требует.

Он смотрит на нее с обидой, взглядом пятилетнего ребенка, брошенного, потерянного. Он прекрасно понимает, что она намеревалась сделать.

– Меня шантажировали. Полиция… – мямлит она, отчаявшись услышать от него хоть слово.

Но он молча покидает дом.

Хелен было собирается догнать его, но понимает, что нужно сперва прибраться в кухне, пока кто-нибудь не увидел.

Она достает из-под раковины бумажные полотенца, отрывает несколько листов, прижимает их к полу. От крови бумага краснеет и размокает. Хелен содрогается в рыданиях.

А в это время Уилл ползает на четвереньках по своему трейлеру в отчаянных поисках самого ценного из своих сокровищ.

Восхитительной, совершенной мечты о той давно минувшей ночи.

Ему категорически необходимо немедленно почувствовать вкус ее прежней, каким он был до того, как долгие годы лжи и лицемерия не изменили его оттенки.

С огромным облегчением он замечает свернутый спальный мешок и вытаскивает его. Но радость его быстро угасает: он просовывает руку внутрь и не обнаруживает там ничего, кроме мягкой хлопковой подкладки.

Он лихорадочно осматривает трейлер.

Коробка из-под обуви открыта. На полу валяется письмо, будто его кто-то выронил. И фотография. Снимок Роуэна.

Он поднимает фото и всматривается в глаза Роуэна. Кто-то заметил бы в них лишь невинность, но Уилл не знает, что такое невинность.

О нет, когда Уилл рассматривает глазенки четырехлетнего Роуэна, он видит только избалованного мелкого паршивца, маменькиного сынка, подло заполучившего материнскою любовь с помощью милой улыбочки.

Да уж, как есть – маменькин сынок.

Он припадочно хохочет, но через мгновение ему уже совсем не смешно.

Возможно, Роуэн прямо сейчас пробует мечту, которая ему не принадлежит.

Уилл по-собачьи выползает из трейлера. Он бежит по Садовой аллее и даже не замечает очень близкого запаха крови Джареда Коупленда. Он взмывает в воздух и летит в сторону Тирска, бросив взгляд на собственную вытянувшуюся вдоль крыш тень.

«Лиса и корона»

Питер сидит в уютном укрытии своей машины и смотрит, как в «Лису и корону» парочками входят посетители. Такие счастливые, всем довольные. Заполняют досуг культурными мероприятиями, прогулками, джаз вот пришли послушать. Жаль, что он не родился обычным человеком и не может не желать большего.

Он знает, что она уже внутри, сидит одна за столиком, качает головой в такт лысеющим джазменам-любителям и наверняка гадает, не продинамил ли он ее.

До него доносится звук трубы, и ему не по себе.

Я женат. Я люблю жену. Я женат. Я люблю жену…

– Хелен, – сказал Питер перед выходом из дома, – мне надо уйти.

Она как будто и не услышала. Стояла спиной к нему, рассматривала что-то в ящике для ножей. Он даже обрадовался, что она так и не обернулась – иначе заметила бы, что он надел самую красивую рубашку.

– Ага, ладно, – отстраненно отозвалась она.

– Врачебная комиссия. Я тебе говорил.

– Да-да, – не сразу реагирует Хелен. – Конечно.

– Надеюсь к десяти вернуться.

Она ничего не ответила, и его даже расстроило это полное отсутствие подозрений.

– Люблю тебя, – виновато сказал он.

– Да. Пока.

Его «люблю тебя» осталось, как обычно, без ответа.

А ведь когда-то она была совершенно без ума от него. Они были так влюблены, что превратили старый Клэпхэм, каким он был до модернизации, в самое романтичное место на Земле. Эти мрачные и дождливые улицы Южного Лондона тихо вибрировали от любви. Им не нужны были ни Венеция, ни Париж. Но что-то случилось. Она что-то потеряла.

Питер знал, что именно, но не знал, как это вернуть.

На парковку у паба въезжает машина с еще одной парочкой. Кажется, женщина в машине – знакомая Хелен. Да, это Джессика Гатридж, дизайнер открыток. И она точно состоит в книжном клубе Хелен. Они не знакомы лично. Хелен один раз просто указала на нее на рождественской ярмарке в Нью-Йорке сто лет назад. Вряд ли она его узнает, но ее появление – причина для беспокойства, которая тоже может подпортить вечер. Чета Гатридж выходит из машины, и он вжимается в кресло, сползая вниз. Однако они идут к пабу и даже не смотрят в его сторону.

Отсюда слишком близко до Фарли, думает Питер. Надо было им встречаться где-то подальше от своего района.

От происходящего его мутит. То головокружительное ощущение счастья, которое принесла ему кровь Лорны, постепенно выветривается. Остается лишь искушение – в чистом виде, без блестящего фантика.

Проблема в том, что он по-настоящему любит Хелен. Всегда любил. И если бы он точно знал, что она тоже его любит, то не сидел бы здесь и даже кровь была бы не важна.

Но она не любит его. Поэтому он сейчас войдет в зал и будет разговаривать с Лорной, они посмеются, послушают ужасного качества музыку, выпьют по паре бокалов и станут прикидывать, приведет ли это все к чему-нибудь. И вероятность того, что оно случится, весьма велика, и скоро – может, даже сегодня – они станут обжиматься, как подростки, в чьей-то машине или в номере отеля, не исключено, что даже в спальне дома № 19, и ему доведется