Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

– Не думаю, что вы сможете. Только если за Игоря просить со мной…

– Который пропал зимой у железнодорожных путей? – Настя спросила прежде, чем успела подумать.

Женщина остановилась. Отжала тряпку, отложила ее в сторону. Взглянула на Настю:

– Откуда?..

– Вашего мужа тут встретила. Несколько раз.

– Это вряд ли. – Она вздохнула. – У меня никогда не было мужей. Даже Игорь, господи прости, нагулянный. Его отец умер давно, по пьянке. Мы и не жили вместе. Так что вы путаете что-то… Но откуда – про станцию?

В глазах ее забрезжила надежда. И Настя поняла вдруг, что такое знакомое было в этом загнанном взгляде: отсутствие сна, судорожный страх от встречи с чем-то неизведанным, диким. Попросту жутким. А еще надежда – не такая светлая и робкая, как у Насти, напоминающая прозрачный подснежник с голубоватой головкой, а дикая, материнская, больная.

Женщина наступала. Настя, поднявшись, попятилась.

– Вы помочь пришли, да? – горячечно шептала женщина, и люди вокруг расступались, таращили глаза.

– Нет, нет… я не умею…

И Настя вновь сбежала, не объясняя ничего, не спрашивая. Женщина кричала ей в спину, молила. И только памятник детской писательнице стоял за их плечами и будто бы был здесь ни при чем.

В метро Настю взяла злость. Кто он такой вообще, Семен этот?! Почему выдавал себя за другого? Настя проверяла его историю, да, был ведь такой пропавший без вести Игорь, но ни о каких отцах не говорилось на местном портале, а она поверила и рассказала ему про деда, про корни, даже…

Влетела в свою комнату, замешкалась у порога, не зная, что делать дальше. Семен с печальной улыбкой сидел у нее на диване. В квартире у соседки, через стенку от деда. На Настином диване.

– Рассказывай! – выдохнула она, припоминая, где лежит нож.

– Да обычный студент я. – Семен скривился и провел перед лицом руками, будто снимая паутинку. – Был добровольцем, помогал Агнии Львовне разбирать письма, которые пришли на радио. Искал детей, родителей. Умер рано, на речке утонул. Помогаю дальше.

– Ты дух?

– Скорее душа, – еще одна улыбка, – душа-помощник.

Настя шагнула к нему, потянулась рукой – пальцы наткнулись не на воздух, а на тугую плотную преграду. Не человеческая кожа, но и не пустота.

– Как? – Голос у Насти срывался.

– Мы можем… овеществляться. Это трудно, долго, не всем подвластно. Кто-то может стать только силуэтом, кто-то – голосом. У меня хорошо получается, вот и посылают помогать.

– Кто?

– Кто-кто, Агния Барто, – пошутил он неловко.

Настя присела на диван, сразу опомнилась, встала, ушла к двери. Растерла щеки, виски, щипнула себя за нос.

– Я поняла, это просто очередной сон. Вырубилась где-то, и чудится. – И тут же, не сделав паузы: – Ты же не отец этому Игорю, да? Ну, сугробы, железная дорога и…

– Нет, не отец. Просто люблю печальные истории, они помогают сблизиться. С просителем.

– Манипуляция.

– Как хочешь. Женщина эта ходит к нам, как на работу, про сына своего рассказывает, вот я про него и вспомнил.

– Он хоть живой?

Семен глянул искоса, помолчал.

– Нет. Его найдут грибники – мы ходим к ним, подталкиваем в нужное место. Он заблудился и насмерть замерз.

– А почему ты просто не можешь прийти и сказать все это женщине в лицо?!

– Не могу, – покачал головой Семен. – Мы и так… прорываем бытие, режем дырки в текущей жизни, это плохо. Но люди находят покой. Мы ведем их за руку, подбрасываем подсказки. Ты же сама нашла родителей деду.

– Я ничего не сделала, – ощетинилась Настя. – Тут был случай, тут…

– Помощь.

– И что! Все эти ужасы, ночи бессонные, я думала, с ума схожу, а это…

– Да, люди часто не выдерживают, поэтому мы и стараемся помягче. Знаешь, объясняться с человеком, попавшим в психоневрологический интернат… это сложно. Пытаемся без этого. Но когда пускаешь клич в загробии – кто сам давно умер, кого помнят умершие, кто делится мыслью, памятью, – они сами лезут к просителям. Ходят ночами, пугают. Я стараюсь уговорить, не подпускать их, но им так хочется с живыми-то пообщаться… Без запроса они не могут прийти, а так пытаются, и все разом.

– Ты какие-то ужасные вещи говоришь. – Настя все же присела, сползла по стене. – Значит, тени эти, голоса, пальцы – это мертвецы, которые знают что-то о дедовых родителях? И пытались мне это что-то рассказать?

– Именно. Но не могли.

– Когда дед умрет? – брякнула Настя.

Семен хмыкнул:

– Мы говорим с умершими, а не предсказываем беду. Придет его время, и он скончается.

– Но нескоро? – все же уточнила с надеждой.

Семен снова помолчал.

– Нескоро.

– Как мне это все остановить? – Настя смотрела ему в лицо. – Эти ночные визиты, помощничков этих…

– Я научу тебя верным словам, и все закончится. Самые настойчивые порой будут забредать еще, но это ненадолго… Вы справитесь дальше сами?

– Справимся.

Семен кивнул. Поднялся, протянул ей руку – тугую и упругую, не теплее воздуха в комнате. Настя слабо пожала ее, съеживаясь вся, не в силах принять сказанного. Семен – и не человек вовсе, душа-волонтер, помощник, которому то ли просто скучно стало на том свете, то ли без помощи и там нельзя было прожить… Он ушел, специально для нее вышел в дверь и прикрыл за собой, оставив Настю в одиночестве. Она стукнула к деду в стенку – все хорошо? Он ответил одиночным ударом.

Легла спать, пытаясь пережить, осознать все, что случилось.

И что все закончилось.

Следующие месяцы пронеслись перед глазами вспышкой. Настя устроилась в колл-центр на полный день, надеялась, что екнет что-то за грудиной, как при разговоре с той первой старушкой, которая искала подругу детства, но не случилось. Работалось хорошо, сил пока хватало. Настя все еще искала себя, но понимала, что найденные родственники, обретенные корни не стали ей спасением.

С поисково-архивным отрядом, с Любой они держались на связи. Настя моталась по Москве, фотографировала нужные адреса, разговаривала с незнакомыми людьми. Искала себя и в этом, думала, что вместе с чьей-то пропажей сможет выловить и сокровенное, важное для себя. Но оно пряталось глубоко, не подковырнешь так быстро.

Зинаида с Михаилом становились все ближе, проявлялись старыми записями с отсканированных документов: Михаил работал на оборонном заводе, Зинаида трудилась на молочном производстве.

– Помню молоко, – говорил дед. – Пакеты, пакеты. Папа любил молоко. Господи, и как забылось-то, как можно так…

Настя собирала любую мелочь, печатала в магазинчике на углу, собирала в папку. Приносила деду – он, серьезный, в кислородной маске и запотевающих от нее очках, разглядывал полуслепыми глазами выведенные от руки буквы.

Потом нашлось