Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая

Горожане поклоном приветствуют их, остановившись, налюбоваться не могут на этих двоих и умиленно вздыхают, глядя, как пара уходит вдаль.

Мужчина высок и строен.

Женщина носит вуаль.

Вероника Касьянова. Сладкое дыхание смерти

Лорд Александр Карлайл ненавидел путешествия. Он подозревал, что признаваться в подобном грешно, особливо среди друзей его возраста, жаждущих отправиться в гранд-тур[20] и вернуться до краев наполненными знаниями, постыдными рассказами об итальянских приключениях и запрещенными французскими винами. Александр не меньше своих однокашников мечтал об историях, которые заставят сердце полыхать, но вот незадача: слабое здоровье и привычка к домашнему комфорту навеки заглушили даже слабые потуги броситься навстречу бурной жизни.

Однако сегодня, в непогожий день, менее всех подходивший для передвижений по стране, он облачился в жестковатый модный костюм, делающий его нежную талию столь тонкой, зачесал, по обыкновению своему, светлые кудри и медленно, не допуская и толики торопливой подвижности, сел в роскошную карету.

Все дело в том, что лорд Карлайл получил пренеприятное письмо, написанное твердым почерком компаньонки его матери, гостившей вместе с нею в маленьком семейном замке на севере Уэльса. Компаньонка в крайне вежливой, но оттого не менее истеричной для ее флегматичной натуры форме сообщала, что матушка при смерти. Александр не стал кривить душой и давить лицемерные слезы, однако долг дворянина звал проститься с чужой для него родительницей. История их взаимоотношений была необычной, но вместе с тем весьма прозаичной для людей высочайшего круга.

Леди Энн Карлайл родила сына очень поздно, ей шел тридцать третий год. Убежденная, что выполняет священный долг перед мужем, с двадцатидвухлетнего возраста она беременела и рожала слабых отпрысков почти ежегодно, однако те умирали друг за другом, не принося роду Карлайлов долгожданного продолжения. Поэтому, когда летом 1820 года на свет наконец появился не менее хилый, чем его предшественники, мальчишка, леди Энн ни на что не надеялась.

Младенца нарекли Александром, и вся округа, начиная от родителей ребенка и заканчивая сделавшим на семье небольшое состояньице гробовщиком, принялась спокойно ожидать, когда изможденная леди Карлайл вновь выйдет к завтраку в черном.

Но Александр всех удивил: крошечный и бледнощекий, он пережил первый месяц жизни, а за ним и первый год. Не смеющие рассчитывать на подобное чудо родители позволили себе привыкать к присутствию сына. Они радовались, когда он сделал первый шаг, заходились умилением, когда Александр залепетал первые слова и вообще отменно выполняли свои обязанности. Во всяком случае, за это ручалась няня, питавшая странную любовь к пересказыванию сей истории, — сам Александр воспоминаний о ранней жизни имел столь же мало, сколь мало зубов осталось во рту его няни.

Все шло как нельзя лучше, пока осенью 1825 года в поместье не пришла лихорадка, напавшая на старшего лорда Карлайла и на Александра, все еще неспособного похвастаться крепостью телесного здравия. И вновь в округе все ждали неизбежного. «Видимо, не суждено лордам дитенка-то иметь!» — шептались вечерами в деревне. Оттого особенно неожиданной стала кончина отца Александра, не сумевшего победить злую болезнь.

То были первые ясные воспоминания, наполнившие голову новоиспеченного лорда Карлайла, пяти лет от роду принявшего в наследство огромное поместье, дом в Лондоне, замок в Уэльсе и десяток холеных породистых лошадей. Мать его с тех пор совершенно переменилась, превратившись в ледяную женщину, сломленную смертями, коих в жизни ее было слишком много. Она отдала сына на попечение воспитателей и удалилась от дел, не реагируя на попытки Александра сблизиться с нею.

И теперь леди Энн Карлайл умирала.

Спустя пятнадцать лет после принятия титула Александр сидел на упругом сиденье тяжелой кареты, громко шлепающейся в дорожные ухабы, размытые непрекращающимся ливнем. Мутноватые капли падали на крышу и могли бы успокоить растревоженную душу, если бы не ужасные английские дороги. Александру казалось, что после встречи кареты с некоторыми особенно глубокими рытвинами его желудок слишком резко подлетал к горлу.

Вечерело. Сквозь наглухо затворенные дверцы кареты едва проникал сиплый голос кучера, погоняющий похрапывающих от усталости лошадей. Гроза разыгралась не на шутку: молния с ослепительной агонией билась в тяжелых облаках, раскатисто грохотал гром, пугая животных и самого Александра, чье сердце сжималось, заслышав глас гневающейся природы.

Внезапно раздался страшный скрежет.

Тяжелое тело кареты застонало и, остановившись, резко обвалилось, выбросив Александра вперед с силой длани Юпитера. Головой лорд ударился о резной выступ сиденья, по виску тонкой струйкой побежала темная кровь. Он и опомниться не успел, как накрененная набок дверь отворилась и в ней показалось обеспокоенное лицо седовласого кучера.

— Милорд! Простите, простите, бога ради! Проклятые ямы добили подвеску, не выдержала! Да у вас кровь… Вот, приложите платок, приложите! — Он суетливо сунул ему в руку промокший насквозь кусок ткани. Александр сбросил морок потрясения и зажал неопасную рану.

— Руку мне подай, Джон! — недовольно прикрикнул он на заходившегося в волнении кучера. Оправившись, Александр неудобно присел на сиденье кареты, потерявшей колесо, и, игнорируя нелепость своего положения, обратился к забрызганному с ног до головы грязью Джону: — Ну и что ты стоишь? Займись починкой! Или мы так и останемся прозябать в этой глуши?

— Лорд Карлайл, тут вот какое дело… — замялся кучер, смущенно почесывая затылок, — один я не справлюсь, тут помощники надобны. Вы посидите, а я сверну с дороги и пойду в ближайшую деревню, может, там кто подсобит.

— Да ты, верно, шутишь? Остаться здесь одному? — Александр пугливо осмотрелся. Вокруг расквашенное поле, впереди темнеет густая роща. По коже пробежали колючие мурашки: казалось, он слышит протяжный вой волков. — Пойдем вместе! — срывающимся голосом возвестил он и решительно вышел из кареты. Начищенные до блеска сапоги мгновенно потонули в чавкающей грязи.

Джон распряг темнобоких лошадей, и, взяв их под уздцы, усталые путники двинулись сквозь ледяную ночь. Шли они долго, дрожащие от напряжения ноги не слушались, силы стремительно покидали Александра. Но тут сверкнула молния, и недалеко показались очертания огромного дома со светящимися окнами. Мысль о сухой одежде и согретом на огне вине со специями заставила непривыкшего к подобным происшествиям лорда проронить слезу облегчения. Из последних сил он рванул вперед, озадачивая приладившуюся к неторопливому темпу лошадь.

Вскоре мужчины ступили на дорожку с изъеденным временем камнем, но после раскисшего поля она показалась Александру тропинкой в рай. Он молча протянул поводья Джону и одним взглядом приказал ждать. Пальцами Александр заправил повисшие волосы за уши, без всякой видимой пользы одернул костюм и громко постучал в дверь.

Последовало тяжелое ожидание, когда казалось, что приют они не получат. Отчаяние уже было охватило нервное существо лорда, желудок атаковали спазмы,