Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая

Элла устала от болтовни — лишь молча кивает в ответ. С процессией вместе идут они по жесткой сухой траве, по бездорожью — к старому кладбищу: для Йорков — семейный склеп, а сыну крестьянки лежать рядом с матерью в черной сырой земле. Крышка прилажена ровно, гвозди входят легко, и гроб опускают в свежую яму, медленно и глубоко, под бормотание преподобного, шепот и плач людской — и бледные лица Генри с супругой вновь плывут над толпой, но, кроме скорби, на них облегчение: выполнен братский долг, теперь старику дарить утешение едет будущий Йорк.

Элла смотрит на свежий холмик, на крест с гербом — роза и лев, и в сердце ее, разбитом, обманутом, зарождается гнев. Она возвращается к карете и мчится обратно. Вот уже виднеется домик у леса, логово старой Мод. Старуха сгорбилась у очага, в трубке щерится злой огонек. «Как вам не совестно?! — Элла с порога бросает ведьме упрек. — Я вас приютила ненастной ночью, устроила на ночлег, домой отвезла, как почетную гостью, а вы отплатили чем?» Мод улыбается, выпуская сизый дым из ноздрей: «Но ты же его увидела? И узнала? Слезы не лей, это еще не конец истории, будет вторая глава…» — «Да, но он, к сожалению, мертв, а я, к несчастью, жива! Смерть разлучила нас… Что же мне делать?!» — «Ступай себе с Богом домой. Сегодня ночью ты точно узнаешь, мертвый он или живой».

Пророчества — одно другого страшнее… но в целом ведьма права: утро вечера мудренее, а дома еще вдова, наверное, потеряв племянницу, шум подняла и вой… Темные тучи зла сгущаются у Эллы над головой. Она приезжает в свой дом, перед теткой смиренно держит ответ, кается, просит прощения, готовит поздний обед, обещает ей, что впредь не будет надолго так пропадать, потом желает всем доброй ночи и отправляется спать: день был тяжелый, сил не осталось — растерзана в клочья душа…

Элла проваливается в сон и вдруг чувствует: нечем дышать! Тьма окружила со всех сторон, давит на плечи, грудь: не повернуться, не шевельнуться и глубоко не вдохнуть. Ужас сковывает ее, и внезапно из темноты перед ней выступают застывшие, до боли родные черты… «Роланд!» — зовет она исступленно, давая волю слезам, и видит, как задрожали ресницы и приоткрылись глаза, а в них такая смертная мука — словами не передать… Элла вскакивает в поту и больше не может спать: сидит до рассвета, обняв колени и унимая дрожь. Как распознать в череде видений, где истина, а где ложь?

Едва после завтрака с книгой псалмов уединилась вдова, Элла хватает плащ, вуаль — и была такова: мимо деревни, в сторону леса — Мод уже ждет на крыльце, и, кажется, глубже стали морщины на хмуром ее лице. Она внимательно слушает торопливый девичий рассказ, молча кивает, все больше мрачнея и не поднимая глаз, а потом бормочет себе под нос, как будто бы мысли вслух: «Волчий корень, черное зелье… с виду мертвец, а дух жив внутри до поры до времени… Плохи, плохи дела! — Ведьма вздыхает. — Дитя, послушай, хочу, чтобы ты поняла и поступила правильно, так, как совесть тебе велит… Здесь, за холмами, растет ядовитая смерть-трава — аконит[18], из которой умельцы-фейри варят снадобье долгого сна и за склянку берут мешок золотых: этот яд нельзя распознать. Человек засыпает мертвым сном, день-другой он как труп почти, и его успевают оплакать, отпеть и на кладбище отнести… Но на третью луну жизнь берет свое, и несчастный, кляня судьбу, умирает уже по-настоящему, запертый в тесном гробу. Эта участь грозит и Роланду — кто-то посулил ему страшный исход: он задохнется, лишь солнце дважды над могилой его взойдет».

Элла смотрит на небо — в полдень светило стоит высоко, но осенью дни коротки, оно скоро покатится на покой. Медлить нельзя: время неумолимо роняет за мигом миг, и ей уже чудится скрежет ногтей и глухой, отчаянный крик из-под земли, где могильные черви ползут изо всех углов…

Нужно позвать кого-нибудь на помощь, пока светло.

Она прощается со старухой и быстрым шагом идет в деревню, к скромному домику, где живут мистер и миссис Тротт. Кто, как не добрый священник, самый влиятельный в этой глуши, окажет содействие ради спасения гибнущей в муках души?

Но преподобный, выслушав Эллу, хмурит сердито бровь, и все внутри покрывается инеем от его резких слов: «Вы в своем уме?! Осквернить могилу сына Йоркского Льва?! Если кто и дерзнет, в тот же вечер скатится по плахе его голова! И кто сказал, что восстанет из мертвых опущенный в землю прах? Неужто вернулся Спаситель, дарующий жизнь сущим во гробах? Вам снятся кошмары — что ж, это, поверьте, всего лишь пустые сны, опасные тем, что приходят к грешникам от самого сатаны. Молитесь, кайтесь — над вами тьму свою древний демон простер. Еще недавно таких, как вы, ждал путь один — на костер, но все изменилось, и нынче время законов совсем иных: принудительный постриг или приют для душевнобольных. Внемлите моим словам: отрекитесь от чтения глупых книг! Одно лишь Евангелие — чтобы дьявол в разум ваш не проник и не довел до греха».

Запрягает приходского мерина Тротт и, не слушая возражений, Эллу домой везет, передает с рук на руки тетке, велит посадить под замок, оставив для чтения молитвослов: «И да помилует Бог вас обеих!» Девушка взаперти рыдает и в дверь стучит, но глухая к просьбам ее вдова подальше прячет ключи… Элла обещает гинею слуге, но в ответ — отказ: волю святого отца не посмеет нарушить он в этот раз. А солнце уже повисло над лесом, скоро станет темно…

Элла решает: была не была — и вылезает в окно, путаясь в неудобном платье. Не взяв ни вуаль, ни плащ, она бежит знакомой тропой туда, где уже была сегодня: к домику старой Мод, укутанному плющом, где стелется горький табачный дым.

«Чего же тебе еще?» — хрипло каркает ведьма, прищурившись.

«Близится ночь, а я не знаю, что делать… Никто не хочет помочь! Все боятся: кто — преподобного, кто — гнева семейства Йорк, ведь если ошиблась я, то осквернителей ждут палач и топор…»

«Послушай. — Мод в сердцах швыряет на стол потертый кисет. — Легко надеяться на других, коль у самой смелости нет! Никто не пройдет за тебя испытания, посланные судьбой. Сейчас твое счастье в твоих руках — борись за него и не ной. Пока ты мечешься тут