Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко

Я давно тебе не верю, я не знаю, что там будет.

Раз – махнет рукой колдунья, два – и стукнет в двери сказка.

Закрывай скорее глазки в ожидании новолунья.

Саше казалось, что над открытым театром тянутся нити – паутина из голоса и кукольных жестов, движений рук и сплетений сюжета. В какой-то момент Саша провела рукой по лицу, будто паутина была реальной и ей хотелось смахнуть ее. Случайно задев Вадима, она вздрогнула, но даже это не вырвало ее из непривычного, гипнотического ощущения – словно в мире и правда нет ничего, кроме этой пьесы, словно она сама оказалась внутри сюжета и бежит к Серой мельнице, чтобы запустить ее, перемолоть колдовские камни, избавиться от своих грехов и получить прощение… Не было домов и улиц – были реки, холмы и море, морской народ и ветреная пустошь, серые лопасти и темный силуэт за ширмой. Нити тянулись, притягивая Сашу к сцене – или сцену к ней. Она чувствовала себя опустошенной и наполненной, упоенной этой историей и тем бархатным и звездным, что накрывало ее, словно театральный занавес, пока Крылов почти шептал мягким голосом Изольды:

– Здравствуй, Мельник. Спать не время. Время мельнице ответить,

Время выполнить заветы, разметав по ветру семя.

Я пришла, и те, кто следом, тоже явятся ко сроку,

Чтобы яростно и строго размолоть грехи и беды.

Вадим наклонился к ней, оказался совсем близко. Саша вдохнула нерезкий домашний запах – стиральный порошок, выпечка, зубная паста. Интересно, Вадим сам печет или… Она испугалась, что он поцелует ее, и отшатнулась. Огни погасли. Крылов завершил свое выступление. Театр скандировал: «О-кры-лов!»

И это сливалось в смутное, неясное, яростное: «Кук-ло-лов!»…

Саша огляделась. Слабые фонари по периметру сцены, длинные гибкие ветви, провода и веревки, на которых висели флаги. Сейчас, в темноте, флаги казались темными лоскутками, провода – паутиной, а неистовствующие люди – изломанными марионетками. И самой главной, пойманной во всю эту сеть марионеткой была она.

Никаких сообщений не приходило. Никаких чужих слов не звучало. Не было ни теней, ни намеков. Но она знала, что он здесь, в Кавенецке. Здесь, в этом парке и в этом театре. Она знала это с самого начала и уже не могла притворяться, что это не так.

Глава 5–1

Я знаю: ты знаешь

По твоему лицу пролетают блики: зеленый, лиловый, алый. Это похоже на игру в «Паутину-патину». Ты не знаешь такой игры, но я научу тебя как-нибудь. А пока я проиграл спор сам себе.

Я сижу перед вами с Вадимом на ряд ниже. Я держу в руках зеркало. Никто не замечает этого в полутьме, но зеркало помогает мне видеть тебя, не глядя на тебя саму. Зеркало ловит блики.

В чем я проиграл? Дело в том, что я был уверен: вы отправитесь к Вадиму еще после вчерашнего вечера. Но, кажется, я слишком напугал тебя, Саша. И, судя по твоим поисковым запросам, не просто напугал, но и… О Саша, возможность следовать теми тропками, по которым ты бродишь в интернете, стоила риска. А впрочем, был ли риск? Чуть подпортить LAN-кабель в щитке в подъезде и попасться на глаза твоему отцу, притвориться соседом, который посоветовал хорошего мастера, и отыскать кепку, оставляющую лицо в тени. Войти в твою квартиру под видом ремонтника, поправить провода, подсоединить темную коробку к роутеру – все это получилось сделать так незаметно, Са-ша, так быстро и, учитывая определенный опыт, так легко. И может быть, если бы, протирая пыль, ты была тщательней, ты бы заметила… Но ты не заметила.

Самым сложным было услышать твой вопрос из соседней комнаты: «Пап, кто там?» Услышать – и сделать вид, что не слышу; услышать – и удержаться от ответа: «Это я, Са-ша». Это я.

…С улицы доносится глухой голос, куклы похожи на людей, а люди – на кукол. Ты подаешься вперед. Я лишь в самый последний миг успеваю остановить себя: мне хочется встать и броситься к тебе, хочется схватить тебя за руку… Не дразни меня, Са-ша. Еще не время, а мне все больше нравится эта игра. Раньше я думал, что ты нарушаешь правила, это выводило из себя… Василиса должна смотреть по-щенячьи, а не бежать из Кощеева замка. Но ты, моя Са-ша, ты побежала – и я понял, что догонять тебя – удовольствие. Дразнить тебя – нежность. Быть с тобой рядом, но удерживать себя от того, чтобы поймать тебя наконец, – вино гран крю[34], высокая литература, мягкое и сладкое ледяное чувство высшего эшелона.

По твоему лицу проносятся цветные огни. Ты подаешься вперед к сцене, и твое отражение в зеркале движется ко мне. Я наклоняюсь над зеркальной гладью и целую его. Никто не видит это в ликующей толпе. И тот кукловод на сцене никогда не узнает, что за чувства его спектакль рождает в отдельных зрителях… глядящих вовсе не на него.

– Здравствуй, Мельник, путник, мастер. Вот сошлись дороги наши.

Что там дальше? В чьей мы власти? Нам никто, никто не скажет.

Оборвутся тропы вскоре или через сто столетий —

Мало проку знакам верить. Расходиться страшно в ссоре.

Уверен, кто-то починит интернет и остальным жильцам. Уверен, я получу еще немало удовольствия, наблюдая за тем, что ты делаешь в Сети. Я читаю твои запросы и представляю, как твои пальцы двигаются над клавишами: дробное щелканье, слегка стертые Сtrl + С и Сtrl + V, подсветка, крошки и мелкий мусор под клавишей пробела. Твое лицо – сосредоточенное и внимательное, ты наверняка хмуришься, когда вбиваешь все эти «к чему снятся странные сны», «почему во сне так стучит сердце». Ты наверняка закрываешь дверь в свою комнату и оглядываешься, прислушиваясь к шагам. Ты боишься, что войдут твои отец или мать, что кто-то увидит кое-что на твоем экране. Ты до сих пор не понимаешь, что я куда ближе к тебе, чем родители, чем кто-то еще. Что я читаю и вижу то, что пишешь и видишь ты, всего лишь секундой позже, чем ты сама. Но эта секунда сводит меня с ума. Я хочу жить с тобой синхронно. Хочу двигаться в такт.

И да, все-таки я проспорил сам себе – хотя даже рад. Я не хочу, чтобы что-то досталось Вадиму. Я не хочу, чтобы хоть что-то досталось