Голодный мир - Андрей Михайлович Подшибякин

Снова материализовался дядя Леша – они с мамой шуршали на кухне бумагами в клубах сигаретного дыма. Отец не курил и ненавидел табачный запах… С кухни доносились слова «метраж», «кадастровая стоимость» и «налог на недвижимость» – их возбужденно выкрикивал дядя Леша. Мама, судя по всему, молча кивала.

Вскоре в квартире появился деда Федя. Олег помнил это ощущение неуместности – в Москве Федор Феоктистович казался маленьким, жалким. Он хотел потрепать внука по голове, неловко дотянулся – Олег вымахал за то время, что они не виделись.

Мамин брат, уже практически на тот момент поселившийся у них, деду не обрадовался. Кричал, размахивал руками, повторял кривые колючие слова про кадастровую стоимость. Деда Федя спокойно кивал, соглашался.

(Как вдруг сейчас понял Олег, такое поведение деду было вообще-то несвойственно.)

Родственники собачились всю ночь.

Олег, тогда уже осторожно пробовавший пальцем ноги бурную воду киберпреступности, не спал – сидел на кардерских форумах и читал, как вывести средства с украденной карты через подарочные сертификаты европейских магазинов. Схема выглядела обманчиво простой; как он тогда уже понимал, кажущиеся простыми схемы в конечном итоге имеют свойство оборачиваться самыми жесткими последствиями.

(Понимание этого, правда, Олегу не помогло, но так в жизни случается очень часто.)

Под утро дядя Леша раздраженно куда-то засобирался. Дед что-то долго вполголоса говорил ему в коридоре; тональность была успокаивающая – мол, не переживай, туда и обратно, плевое дело, зачем горячиться.

Дверь за ними закрылась. В квартире впервые за много часов стало тихо – если не считать маминых всхлипываний.

Сейчас, в реальности новогоднего подмосковного ада, Олежа вскинулся и широко раскрыл глаза. Липкая дорожка слюны улетела с его подбородка в сторону холодца.

Он вдруг понял, что, во-первых, квартира так и осталась за мамой. А во-вторых, никто никогда с той ночи не видел дядю Лешу.

* * *

– Чтобы крови не лило-о-о-ось у отчего поро-о-о-ога, чтобы кривде не жило-о-о-ось, он молился Бо-о-огу…

Песня оборвалась.

Дверь в спальню распахнулась еще до того, как бритоголовый прикоснулся к ручке.

Баба Настя, тяжелая, в бесформенном саване ночной рубашки, выдвинулась из комнаты колышущимся глубоководным чудовищем.

Перемазанным кровью.

Облизывающим челюстную кость Вахи, переставшего жить несколько минут назад.

* * *

Всё одновременно ускорилось и замедлилось.

Бритоголовый инстинктивно отскочил, но баба Нася (так ее в детстве называл Олежа, завсегдатай кабинета логопеда) отшвырнула кость, шагнула вперед, заключила его в вязкие объятия и прижала к себе. Произошло это нечеловечески быстро: внук, еще не успевший понять, что происходит, вдруг вспомнил видео на «YouTube», где удар Брюса Ли был специально замедлен, чтобы его можно было различить человеческим глазом. Или это был Мохаммед Али… Неважно: Анастасия Егоровна двигалась быстрее.

Бритоголовый затрепыхался, давясь ругательствами. Его лицо тонуло в залитой кровью бабкиной груди.

Деда Федя ловко, как паучок, подскочил к ошалевшему Серому и вонзил в его щеку стальные зубы. Мотнул головой, разрывая плоть, вгрызся снова.

Только сейчас Серый заверещал.

Олег вдруг увидел, как за лохмотьями лица обидчика двигаются челюсти. Два правых моляра были золотыми.

Его снова вырвало – ничем, горькой слюной.

Он вскочил – как был, со связанными за спиной руками, – и побежал к двери.

Кости бритоголового хрустнули в объятиях бабы Наси.

* * *

Открывать глаза не хотелось – трещала голова, зверски крутило живот, в горле плескалась горечь. Воняло чем-то резким, кислым.

Заебись Новый год. Мало того, что самогона этого сраного надралась, так, похоже, и траванулась еще чем-то.

Ирина скривилась, булькнула желудком и дернула рукой. Наткнулась на смятую и почему-то влажную подушку.

Ну, хоть в кровати вырубилась.

Воды бы попить.

Она попыталась встать – и с глухим стоном рухнула обратно в кровать. Стянуть бы хоть джинсы… Но нет, с этой задачей в таком состоянии не справиться.

Снова начала проваливаться в пакостное похмельное забытье, которое много чести было бы называть сном.

– Как свиночка, – донесся из-за двери ласковый голос Федора Феоктистовича. – Смотри, ресничками хлопает!

Ира отключилась.

* * *

Федор Феоктистович переступил через дергающееся тело Серого, вынул из рта черные стальные челюсти и неспешно подошел к зажатому в тисках бабулиных объятий бритоголовому.

Тот бешено покосился и дернулся.

Снова хрустнул и глухо, как в подушку, взвыл.

– А не надо рыпаться, не надо, – бодро и чуть шепеляво сказал деда Федя. – Отбегался, понимаешь!

Никакой явной угрозы в этих словах вроде бы не было, но бритоголовый вдруг обмяк. Тот его глаз, что не утонул в плоти бабы Наси, перестал бешено вращаться и остекленел.

Для деды Феди пленный словно бы сразу перестал существовать. Он дотянулся до щеки бабы Наси, погладил ее кончиками пальцев и заворковал:

– Покушала, ласточка моя? Хорошего наконец покушала? Долго не было, понимаешь, долго… Дохлятиной перебивались. Ну ничего, ничего. Смотри, от Деда Мороза какие подарочки! Надолго нам с тобой хватит. Ну всё, всё, отпускай. Он уж, видишь, в полной мере осознал, что напрасно к трудящемуся человеку полез со своими бандитскими замашками.

Бабка довольно заурчала и разжала хватку.

Бритоголовый неловко осел, как марионетка с недостающими ниточками.

Рывком, словно в нее ударили с улицы ногой, распахнулась входная дверь.

* * *

От грохота и вонзившегося из-под двери в комнату ледяного воздуха Ира открыла глаза.

Взвыла от боли.

Попыталась оглядеться.

Было как-то неправильно темно.

Видимо, в бабкиной комнате на окнах были светонепроницаемые шторы.

(На самом деле окна в бабкиной комнате были наглухо забраны кирпичной кладкой.)

Из-за двери вдруг донесся голос Олега.

Ира всё вспомнила.

* * *

Олег заскочил в дом, обвел происходящее безумными глазами и не глядя сдернул с вешалки первую попавшуюся под руку куртку.

– Пилу, понимаешь, нашел? Перерезал эти говнюшки пластмассовые? – светски спросил деда Федя. – Это правильно, это молодец! Сообразил, хоть и компьютерщик!

– Я… С Новым годом! – выпалил внук и снова скрылся за дверью, на ходу влезая в голубой пуховик Ирины.

Тот был ему почти по размеру.

– …Вот всегда он ссыкловатый был, да, Настюша? – дед неодобрительно покачал головой. – В кого, не понимаю даже. Мамкина, понимаешь, кровь…

Бритоголовый, успевший подняться и уже твердо стоявший на ногах, вопросительно кашлянул.

Кем-кем, а дураком он не был никогда – и обстановку оценить успел: бабка невесть каким образом ушатала Ваху, Серый тоже явно выбыл из строя (дед, по ходу дела, перегрыз ему горло). Произойти так не могло – оба его помощника были проверенными кровожадными отморозками. Однако же – произошло. В причинах и следствиях