Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

Впрочем, торопливому заверению в том, что Джордж Хёрн похоронен на кладбище, было одно объяснение, только оно-то с наших уст и не срывалось – именно потому, что мы оба считали его истинным. И мы знали, что уже заражены этой тайной, как лихорадкой или чумой. А потом мы завязали с безумными теориями, ибо поняли: приближается Истина. Слабые намеки на нее, вроде отдаленных зарниц, были и раньше; теперь загрохотал самый настоящий гром.

Настала душная жара, небо затянули тучи. С утра мы купались, в дневные часы бездельничали, а после чая Филип отказался идти на нашу обычную прогулку, и я пошел один. Еще утром миссис Кридл весьма безапелляционно заявила мне, что комната окнами на улицу будет для меня предпочтительнее, ибо в ее окна дует морской бриз. Я пытался возражать: мол, заодно с бризом в окна льет свет и солнце, ведь дом развернут фасадом к югу. Но миссис Кридл, похоже, твердо решилась переместить меня из спальни с видом на теннисный корт и липы, и сопротивляться женщине столь почтительной и вместе с тем столь непреклонной не было никакой возможности.

К тому времени, как я отправился на прогулку, перемена уже была произведена; я брел, а подсознание мое пыталось учуять истинные мотивы миссис Кридл, ибо те, о которых она заявила вслух, всякий уважающий себя мозг отказался бы принять. Увы, жара наводила дремоту, и соображал я туго, так что к моему возвращению вопрос трансформировался в дурацкую загадку без ответа. А возвращался я через кладбище и отметил, что до годовщины смерти Джорджа Хёрна остается пара дней.

Филип на террасе не обнаружился. Я вошел через холл, ожидая увидеть своего друга либо в холле, либо в саду за домом. Едва я переступил порог, как глаза сказали мне: да вот же Филип, стоит против стеклянной двери в дальнем конце холла; дверь открыта, через нее можно выйти в сад. Я вошел отнюдь не бесшумно, однако Филип не обернулся, наоборот – шагнул к дальней двери, оставаясь силуэтом в ее освещенном прямоугольнике. Я окинул взглядом стол, заметил письма для себя и для Филипа и снова поднял глаза. Никого не было.

Филип ускорил шаги, решил я. И тут же подумал: как странно, что он не забрал свои письма – ведь он же был в холле; странно также, что он не обернулся, когда я вошел. В любом случае он сейчас только-только сворачивает за угол дома, так что я его найду. И вот с письмами в руке я поспешил к дальней двери. Как только я приблизился, меня обдало струей холодного воздуха – откуда было взяться холоду в такой душный день, успел я задаться вопросом и вышел вон. Филип сидел на скамье на краю теннисного корта. Я направился к нему.

– Только что видел тебя в холле, – произнесли мои губы, но сам я уже знал, что это не соответствует действительности.

Филип поднял взгляд.

– Ты вернулся только что, да?

– Да, только что. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что полчаса назад я заходил в холл посмотреть, принесли уже почту или нет, и мне показалось, что я видел тебя в холле.

– И что же я делал?

– Ты вышел на террасу. Я поспешил следом, но тебя уже не было.

Ненадолго повисла пауза – Филип вскрывал свои письма.

– Чертовски интересно, – заметил он. – Оказывается, здесь есть кто-то третий – не ты и не я.

– Ты видел что-то еще?

Филип рассмеялся и указал на липы.

– Да, но это так глупо, что я и слов не подберу. Только что мне примерещилось, будто с толстой ветки вон той липы свисает веревка. Я видел ее отчетливо. А теперь ее нет, словно никогда и не бывало.

Философы переломали немало копий, споря, какая человеческая эмоция имеет наибольшую силу. Одни считают, что это любовь, другие – что ненависть, третьи – что страх. Я склонен поместить любопытство как минимум на один уровень с этими августейшими особами из мира чувств; да-да, простое, обычное любопытство. В ту секунду оно побороло мой страх – ибо страх успел зародиться во мне. Филип еще не закончил речь, когда в сад с телеграммой в руке вышла горничная. Филип молча нацарапал несколько слов на оплаченном бланке-ответе и подал его горничной.

– Вот еще морока, – сказал он. – Да ничего не поделаешь. Несколько дней назад я получил письмо, из которого понял, что, вероятнее всего, придется ехать в Лондон, и теперь мои опасения подтверждены телеграммой. Одному из моих пациентов, кажется, не обойтись без операции, которой я надеялся избегнуть. Доктор, оставшийся мне на замену, не берет на себя ответственность, так что окончательное решение за мной.

Филип взглянул на часы.

– Успею на вечерний поезд, – сказал он. – И должен бы успеть завтра на вечерний поезд из города. Таким образом, я вернусь послезавтра утром. Никак нельзя остаться. Кстати, вот когда пригодится этот твой телефон-призрак. Сейчас вызову такси из Фалмута, что даст мне время поужинать.

Филип прошел в дом, и я услышал, как он крутит диск телефона. Затем он позвал миссис Кридл и вышел ко мне.

– Телефон не работает, – сообщил он. – От услуг телефонной компании хозяйка отказалась год назад, но сам аппарат так и не убрали. Миссис Кридл говорит, что в деревне можно нанять двуколку; она уже распорядилась. Если я поеду прямо сейчас, то легко успею на поезд. Спайсер укладывает мои вещи, а на дорожку я прихвачу сэндвич.

Он сверкнул глазами в сторону подстриженных лип.

– Да, она там была. Я четко видел; так же четко, как сейчас вижу, что ее там нет. А тебе вот мерещился телефонный звонок.

Тогда я рассказал про лестницу – ведь она валялась как раз под той липой, с которой в Филиповом видении свешивалась веревка.

– Презанятно, – протянул Филип. – Потому что нелепо и неожиданно. Жаль, что я должен уехать немедленно, ибо выглядит все, как если бы… как если бы из мрака в полосу света выступило нечто. Надеюсь, что вернусь через тридцать шесть часов, а ты будь бдителен и смотри не выстраивай теорий. Знаешь, что пишет Дарвин в одном из своих трудов, не помню, в котором? Он пишет: без теории невозможно наблюдение, но выстраивание теорий чревато опасностью для наблюдателя. Теория, хочешь ты того или нет, влияет на твое воображение, навевает картины или звуки, которые хорошо в нее укладываются. Поэтому – наблюдай, и больше ничего; превратись на время в механический прибор, фонограф или фотоаппарат.

Подкатила двуколка, и я пошел проводить Филипа до калитки.

– Что бы сюда ни