Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

сад, позднее – прогулка к саду фруктовому и далее по склонам, где пышно цвел дрок. Возвращались мы другой дорогой, мимо церкви; нам вздумалось пройти через кладбище, где Филип привлек мое внимание к надгробию – совсем новому, очень заметному среди прочих, древних и замшелых. Ни намека на ханжескую сентиментальность, ни библейских цитат не было на этом надгробии, а только скупые даты рождения и смерти Джорджа Хёрна, причем смерть произошла почти два года назад – иными словами, до поминального дня оставалась ровно неделя. На прочих надгробиях также стояла фамилия Хёрн, но эти Хёрны жили и умерли пару столетий назад и даже ранее.

– Семейство, значит, из местных, – протянул я.

Мы дошли до калитки арендованного дома, но она, встроенная в кирпичную стену, сама открылась перед нами, выпустив проворного человечка средних лет, судя по платью, викария. Со всей учтивостью он нам представился.

– Я прослышал, что особняк миссис Хёрн арендован и что жильцы уже прибыли, – сказал викарий, – вот и дерзнул оставить свою визитку.

Мы представились столь же церемонно и, удовлетворяя его интерес, сообщили, что очень довольны и домом, и локацией.

– Я рад это слышать, – сказал мистер Стивенс. – Надеюсь, и далее ваш отпуск будет приятен, джентльмены. Сам я уроженец Корнуолла и, как все представители моей нации, считаю Корнуолл лучшим местом в мире!

Филип поднял трость и указал в сторону кладбища.

– Мы заметили, что и Хёрны – здешние уроженцы, – произнес он.

И тотчас до меня дошло, что Филип имел в виду, говоря об отчужденной враждебности местных, ибо лицо мистера Стивенса сделалось подозрительным и замкнутым.

– Да, это старинный род, – сказал он. – Хёрны были крупными землевладельцами, пока один дальний родственник… Как бы то ни было, миссис Хёрн имеет пожизненные права на владение домом.

Тут он осекся, чем и укрепил меня в моем впечатлении. Давно известно: стоит только человеку дать хотя бы намек на нежелание говорить, как любопытство пробуждается даже в самых безразличных собеседниках; потому-то Филип и задал прямой вопрос.

– Правильно ли я понимаю: Джордж Хёрн, умерший два года назад, был мужем миссис Хёрн, у которой мы арендуем дом?

– Да; его похоронили на кладбище при церкви, – поспешно ответил мистер Стивенс и сразу добавил, хотя причин для этого не было: – Естественно, его похоронили на кладбище при нашей церкви.

Впечатление у меня возникло такое, будто мистер Стивенс ляпнул что-то не подумавши и решил исправить ситуацию, повторив сказанное.

Он пошел домой, но не прежде, чем выразил любезное желание быть нам полезным, то есть снабжать новостями, мы же шагнули в калитку. Как раз перед нашим приходом принесли почту. Для Филипа была лондонская утренняя газета, а еще письмо; это последнее он прочел дважды, а затем сложил и спрятал в карман. Однако комментариев не последовало, а поскольку близилось время ужина, я оставил Филипа и поднялся к себе, чтобы переодеться. По той причине, что долина была глубока и вдобавок защищена с запада горой, сумерки над нашим жилищем уже сгустились, и теннисный корт лежал, подобный чистому водоему, явно с омутом. Причесываясь у зеркала, я бросил случайный взгляд в окно (шторы еще не были задернуты) и увидел, что на другом «берегу» этой мнимой водной глади, там, где рядами стоят подстриженные липы, валяется лестница. Подозрительно? Разве что на йоту; притом есть и объяснение: не иначе, лестницу оставил садовник, ведь его труды в саду еще не окончены и продолжатся завтра. Вот и вся странность; стоило чуть напрячь воображение, и все сделалось яснее ясного.

Я двинулся по коридору, намереваясь спуститься в столовую; проходя мимо спальни Филипа, я услыхал плеск воды, говорящий о том, что мой друг еще не готов к трапезе. Тогда я, напустив на себя вид самый беззаботный, вышел из дому и завернул за угол. Кухонное окно, которое глядело на теннисный корт, было открыто, оттуда плыл аппетитный запах – это я запомнил. По-прежнему не держа в уме лестницу, только что мною виденную, я поднялся по травянистому склону и очутился на корте. Липы окаймляли его – но лестницы не было. Конечно, пока я шел из своей спальни, да пока спускался, садовник ее убрал. Ничего особенного; непонятно, почему такая мелочь вообще меня интригует. Однако по неведомой причине неожиданно для себя самого я произнес вслух:

– Но я же видел эту лестницу, и буквально только что.

В доме позвонили. То была не телефонная трель, но желанный звук для всякого, кто нагулял аппетит, – звон гонга, зовущий к ужину. Я повернул к дому и шагнул на террасу, как раз когда Филип спустился со второго этажа. За ужином наша беседа вертелась вокруг дневных событий и планов на завтра; в свое время добрались мы и до мистера Стивенса и сошлись на том, что персонаж он весьма скрытный.

– Хотел бы я знать, почему он столь поспешно сообщил о том, что этот Джордж Хёрн похоронен на кладбище, да еще и добавил, что это естественно? – произнес Филип.

– Потому что людей обычно хоронят на кладбищах, – сказал я.

– То-то и оно. Незачем отдельно упоминать данный факт.

У меня возникло ощущение, пусть секундное, пусть смутное, что мой разум сопоставляет разрозненные детали головоломки. Первая деталь – телефонный звонок, который примерещился мне вчера; вторая – отдельное упоминание о том, что Джордж Хёрн похоронен на кладбище; третья, еще более непонятная – лестница под липами. Рациональная часть моего сознания отмахивалась от скрытого смысла этих эпизодов, я отнюдь не был склонен к тому, чтобы выстраивать на них – без сомнения, случайных – некую теорию. Тогда уж надо приплюсовать сюда и утреннее купание, и цветущий дрок – разве нет? И все-таки, хотя мой разум был занят игрой в пикет, да и вообще меня одолевала сонливость после многих часов на пляже, я не мог отделаться от ощущения, будто в самой глубине сознания неутомимо трудится крот – роет ходы, соединяет коридоры.

Следующие пять дней прошли бессобытийно: никаких лестниц, никаких фантомных телефонных звонков, и уж точно никакого мистера Стивенса. Раз или два мы натыкались на него в деревне, и он приветствовал нас с лаконичностью, максимально возможной, когда не хочешь выйти за рамки учтивости. Что-то ему известно, заключили мы по ленивом размышлении, и с тех пор мистер Стивенс стал для нас объектом всяческих спекуляций. Помню, я сделал его героем романтической истории – якобы Джордж Хёрн вовсе не умер, а мистер Стивенс убил некоего шантажиста и его-то и похоронил в пределах ограды церковного кладбища. Моя история не выдержала Филиповой критики, и возникла другая: мистер Стивенс и есть Джордж Хёрн, он скрылся от правосудия и инсценировал свою смерть. А может, Джордж Хёрн прячется